Книга Федеральный наемник - Владимир Гуркин

Наступила ночь, на сцену вышли, как и им положено, луна и звезды. Я по-прежнему сидел на скамейке. Дверь отворилась и кто-то вышел из дома. По силуэту я узнал Ванду. Она села рядом со мной.

— Они искали меня, поэтому убили ее, — тихо промолвил я. — Я приношу одни несчастья.

— Не переживай, ты не виноват. Идет война, а она принимала в ней участие.

— Почему-то я думал ты скажешь что-то другое. — Я повернул к ней лицо, чтобы лучше ее видеть. — Почему ты не уехала с Сулейманом? Сейчас была бы уже в Москве, в его доме. Знаешь, какой у него дом, настоящий дворец. Ты поди и не видела таких. Разве ты не хочешь покинуть эти проклятые места.

— Очень хочу, но не с Сулейманом. Как я могу с ним поехать, такие как он убили моего мужа. — Ванда неожиданно взяла меня за руку. — Я хочу, чтобы мы уехали отсюда вместе.

— Я тоже хочу, но не сейчас. Я еще не закончил тут все дела.

— Я не спешу, — сказала она, и в ее голосе мне послышался слабый смешок. — Я всегда в жизни спешила, а теперь мне спешить некуда. У меня нет ничего, ради чего я могла бы спешить. Но, как ни странно, мне нравится это ощущение.

— Тебе нравится наша жизнь? — с изумлением спросил я.

— Это кажется удивительным, да. Я поняла, что подсознательно всегда хотела пережить нечто подобное. Полная свобода от всех привычных уз, возвращение к первозданной дикости.

— А кровь, смерть — это тоже тебе нравится?

— Нет, это мне как раз совсем не по душе. Я не кровожадная, но не я виновата во всем этом. И я хочу быть с тобой.

Мы одновременно посмотрели друг на друга, затем наши губы соеди нились в дивным, долгом, как вечность, поцелуи. Могучий факел желания мгновенно разгорелся в наших телах. Рядом находился сарай для скота.

Мы понимали друг друга без слов. Мы бесшумно скользнули туда, плотно закрыли дверь и упали на мягкое, хотя и колющее ложе из сена и свежей травы.

Так неистово я еще не занимался любовью никогда в жизни. Мы не могли насытиться друг другом, я сбился со счета сколько раз я овладевал Вандой. Тот мощный заряд любви, что накопился во мне за эти годы, я полностью растратил в этом сарае на глазах у коров и овец. И при этом я был убежден, что та мудрая женщина, что лежала неподвижно в нескольких десятках метров отсюда, не осудила бы нас за то, что тут происходило. Она же всегда понимала, что только так можно победить смерть.

Глава пятнадцатая

Мой опыт совместно с моим чутьем мне подсказывали, что отсюда надо как можно скорее давать деру. Оставаться в Свирском, тем более в доме Фатимы, было небезопасно. Но одновременно какая-то мощная сила удерживала меня тут, не позволяла сделать то, на что настаивал разум.

Я считал своим долгом проводить Фатиму в последний путь. Тем более ночь прошла спокойно в том смысле, что нежелательных гостей не было. Но дело было не только и не столько в этом, а в том, что я никак не мог уйти с того места, где был безмерно счастлив. Я ничего не мог с собой поделать, но меня зрелого мужчину, прошедшего огонь, воду и еще многое всего переполняли чувства, словно восемнадцатилетнего подростка впервые отведовшего нового для себя лакомства — ни с чем не сравнимую сладость поцелуя.

Ничего мне так не хотелось, чтобы как можно быстрее на селение с гор спустилась бы покрывало ночи и вновь, как это было вчера, укрыла бы нас с Вандой от всего мира.

То, что я нахожусь в необычном состоянии, поняли и мои спутники; даже ко всему безучастный Павел пару раз бросил на меня удивленные взгляды. Отец же Борис подошел и внимательно посмотрел мне в глаза.

— Отнеситесь с вниманием к своим чувствам, посмотрите через них на мир. Разве не видится он вам совсем иным, разве в ваших глазах не сияют другие краски. Выбросите из своих мыслей все ваши страшные планы, откажитесь от темных замыслов. Разве любить все, что тебя окружает, не лучше, чем это же ненавидеть. Прислушайтесь к тому, что происходит в вашей души, разве вы не ощущаете нисходящий на нее покой, разве не проникает в нее свет ни с чем не сравнимой божественной любви? «Ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше».

Я посмотрел на отца Бориса. Как можно находиться в самом эпицентре реальной жизни, то и дело пробовать ее на зуб, знать, какая она на самом деле, и при этом проповедовать всеобщую любовь и всепрощение.

— Вы правы, — сказал я, — я чувствую необычный подъем, огромный прилив какой-то непривычный энергии. По крайней мере я давно не ощущал ничего подобного. Но при чем тут любовь к миру, вы что не видите, что тут творится. То, что я сейчас чувствую, скорей еще больше отвращает меня от него. Только оружие рассудит, кто тут прав, кто тут должен всем управлять. Вы же все это понимаете не хуже меня, но упрямо талдычите свое. Неужели вы так боитесь реальной действительности, что не хотите видеть ее в подлинном свете, вопреки всем фактам и событиям, в которых сами участвуете. Ну не смешно ли это, отец Борис?

Какая-то странная отстраненная от мирской суеты улыбка показалась на лице священника. То ли она означало прощение меня за мое невежество, за упорство пребывания в грехе, то ли отец Борис тем самым говорил мне, что он все понимает, но ничего изменить в себе не может — уж таким на собственное горе создал его Господь Бог.

У меня не было желания продолжать эту дискуссию, тем более в доме начал собираться народ — вот-вот должна была начаться похоронная процессия.

За последние дни я видел множество смертей — этих зрелищ хватило бы на десяток обычных жизней. Но почему-то смерть Фатимы произвела на меня самое тягостное впечатление. Уж больно она была не справедлива, незаслужена. Неужели к ней причастен Майоров? В поисках меня, он готов на все?

Мы вернулись с кладбища. Я посмотрел на ставшего сиротой Аслана; за все время траурной церемонии он ни словом, ни жестом не выдал своих чувств, но его сумрачное лицо говорило о том, что он сильно переживает смерть матери. На меня он не смотрел, словно меня тут не было рядом. Я не сомневался, что именно меня он считает главным виновником гибели Фатимы. Как не сомневался я и в том, что мысленно он поклялся отомстить мне. Эту свою клятву он может попытаться исполнить в любой момент, а потому мне следовало бы в его присутствии быть бдительным.

Впрочем, не Аслан больше всего беспокоил меня.

В доме Фатимы поминали покойную. Я же то и дело выходил за околицу на главный шляхт и внимательно смотрел на дорогу, как вниз, так и вверх. Мои враги могли прийти и с той и с другой стороны. Но пока все было абсолютно спокойно, по каким-то причинам они откладывали встречу со мной.

Гости ушли, мы остались одни. Аслан стал складывать свою сумку.

— Ты куда? — спросил я.

Он, не скрывая своей ненависти, посмотрел в мою сторону.

— Мне тут нечего больше делать, — бросил он. — Знайте, что теперь вы мой враг! — вдруг выпалил он. — Запомните это.

— А ты моим врагом не являешься, — как можно спокойней проговорил я. — Зачем нужны тебе враги, не лучше ли иметь как можно больше друзей. Так жить и приятней и надежней. Ты так не думаешь?