Книга Женщина-VAMP - Евгения Микулина

Значит, мне нужно просто… иметь это в виду. Что-то такое сделать сейчас со своим сердцем, чтобы оно перестало биться о ребра в приступе панического страха, и принять к сведению факт: вампиры смертны. Их можно убить. Марина смертна. Ее можно убить.

Я могу ее потерять.

Мои руки дрожат так сильно, что я с трудом прикуриваю.

Где-то в городе бродит убийца. Может быть, это идиот, который ничего на самом деле не знает и опасен только людям, которых реально убивает отрезание им головы. Может быть, это восставший из ада Этьен Дюпре. Может быть, это вообще какой-то неведомый тип, про которого мои вампиры что-то такое знают, но не говорят – потому что они никогда ничего мне не говорят. Кто знает, как оно все обстоит на самом деле? Я не знаю. И даже если бы знал, ничего не смог бы сделать. Потому что я всего лишь человек, и притом совершенно обычный. У меня есть только одно «особое» качество: я люблю женщину, которая спит в комнате у меня за спиной, больше, чем… А, фиг с ними, со словами и определениями. Я люблю эту женщину больше, чем можно себе представить.

Все последние недели я протестовал против стремления Марины меня опекать и этим очень сильно ее расстраивал. Я уже решил вчера утром, что теперь буду ее слушаться и держаться рядом. Но в тот момент, когда я думал об этом, стоя под мостом и воображая, что мне кто-то угрожает, я был преисполнен жалости к себе и действовал под влиянием страха за себя. Теперь все по-другому. Решение мое не изменилось – я буду послушно держаться рядом с Мариной. Но теперь уже потому, что я боюсь за нее.

ОК, они сильные и быстрые, и все такое. А я медленный и обычный. Но меня укол антибиотика не убьет. Потому что я человек, и у меня есть свои преимущества.

Я докуриваю сигарету и выключаю компьютер. Четыре утра – в это время летом уже светает. Собственно, я вижу уже лучи солнца – они розоватыми бликами ложатся на старые крыши, покрытые облупившейся краской: с Марининой террасы этих трогательных московских крыш видно множество.

Секунду я сижу, подставив лицо солнечным лучам. Странно, но эта бессонная ночь меня совсем не утомила. Может, потому, что у меня появилась в жизни какая-то цель?

Я возвращаюсь в спальню. Марина перевернулась на спину, и я вижу по ее лицу, по легкой дрожи век и чуть нахмуренным бровям, что она вот-вот проснется. Когда она проснется, я должен быть рядом с ней.

Я поворачиваюсь к распахнутому окну и бросаю последний взгляд на серебристо-розовый рассветный город, над которым висит марево неспадающей жары. Впереди еще один солнечный летний день. Черт бы побрал глобальные изменения климата, из-за которых в Москве теперь столько солнца.

Я надеюсь, что это временное явление и скоро жара спадет. Я хочу, чтобы лето было холодным и мы с Мариной могли часами бродить по улицам под серым небом и целоваться на бульварах под струями дождя.

Я плотно задергиваю шторы, чтобы в комнату не проникали солнечные лучи. А потом ложусь на кровать рядом с Мариной – как раз вовремя, чтобы встретить ее удивленный, заспанный и нежный взгляд.

Глава 24

Природа объявила мне войну: московское лето, обычно холодное и мокрое, в этом году исключительно солнечное и жаркое. Жара мне безразлична, хотя я должна признать, что ощущать себя существом, разогретым до температуры в тридцать шесть градусов, мне странно – я уже и забыла, когда такое бывало. А именно такой я сейчас температуры – мое племя ведь не абстрактно-холодное, у нас в общем и целом «комнатная температура», такая же, как у воздуха вокруг. Но солнце… Солнце доставляет проблемы – объективные, вроде существенного ограничения передвижений по городу. И психологические – с Владом. После эпизода с моими обгоревшими руками он стал относиться к теме «я и солнце», как настоящий параноик. Он только что не ходит за мной с зонтиком. Настаивает, чтобы я носила при себе шарф и перчатки. Он оберегает меня даже от солнечных зайчиков, хотя я и говорю ему, что отраженный свет нам не опасен. Он хлопочет надо мной, как наседка, – и я теперь понимаю раздражение, которое вызывала у него моя маниакальная забота о его безопасности.

Мне совершенно бесполезно ему объяснять, что я беспокоюсь за него из-за серьезных вещей, а он – из-за полной ерунды. Он меня внимательно слушает, а потом отвечает, глядя исподлобья и упрямо сжав губы: «Тебе было больно. Я не могу допустить, чтобы тебе снова было больно». И сует мне в карман перчатки. Все – дискуссия окончена.

Все-таки с ним иногда бывает очень трудно. А иногда – как сейчас – очень легко.

Сейчас мы сидим с ним на террасе новой французской кондитерской в Камергерском переулке за круглым деревянным столиком на чугунных ножках (в тени, конечно). Влад очень полюбил это место – он говорит, что здесь отменный кофе и очень вкусный салат с тунцом. Я верю ему и охотно хожу с ним сюда на ланч. Мне все равно, где сидеть и любоваться тем, как он закуривает или вертит в длинных пальцах чашку с кофе, – а чашки здесь, надо сказать, забавные, без ручек, как пиалы, и порция капучино огромная, как тарелка супа. Мне все равно, но я рада быть с Владом в месте, где ему хорошо.

И рада, что ему в принципе хорошо, – в последнее время, когда мы столько ссорились из-за моей «чрезмерной» опеки, ну и еще по вопросам обретения бессмертия ценой жизни, он меня беспокоил. Он нервничал, плохо спал, и вид у него был болезненный. Я уже стала задумываться над тем, как трудно ему должен даваться мой ритм жизни и не нужно ли мне защищать его от себя самой. Но потом все это как-то вдруг закончилось. Он перестал спорить со мной насчет своей безопасности, он больше не поднимает тему обращения, и он заметно повеселел. Спит он, по-моему, не больше, чем раньше, но нездоровой бледности я больше не замечаю (хотя, может быть, он просто успел загореть на летнем солнце?). Но главное – глаза у него снова блестят и он весь какой-то… оживленный. Энергичный. Словно что-то внутри него самого придает ему сил. Он как бегун-марафонец, у которого открылось второе дыхание.

Надо будет поговорить об этом с Серхио, нашим любителем порассуждать на тему «отношения-с-вампирами-убивают-смертных-потому-что-те-не-в-силах-с-нами-тягаться». Интересно, что он скажет. Наверное, сошлется на неизученность феномена: до нас с Владом смертные и вампиры не жили вместе достаточно долго, чтобы можно было отследить динамику их физического и эмоционального состояния.

Мне вообще надо о многом поговорить с Серхио. И с Грантом. И этим загадочным полковником Потаповым из прокуратуры – вот, кстати, поразительный наш брат, настоящий герой: не могу себе даже представить, какая нужна выдержка вампиру, чтобы работать в таком свинарнике, как русская милиция. Но он работает там, чтобы помогать «семье» в ситуациях вроде той, что складывается сейчас в городе. А происходит все-таки что-то странное и малообъяснимое. Развиваются две противоречивые цепочки событий: явно растет число случайных убийств, совершенных вампирами-гастролерами, и одновременно кто-то зарезал человека серебром – как вампира в готических романах.

В первой цепочке странно то, что «семья» все еще не взяла ее под контроль, – обычно мы быстро ставим зарвавшихся чужаков на место. Но на этот раз почему-то не можем даже найти следов. И у меня есть ощущение, что кто-то из нас знает больше, чем говорит другим. Кто-то кого-то… выгораживает? Но кто и почему?