Книга Белорусские коллаборационисты. Сотрудничество с оккупантами на территории Белоруссии. 1941-1945 - Олег Романько

25 марта 1944 года, в день очередной годовщины провозглашения независимости Белоруссии, все подразделения БКА во всех округах приняли присягу на верность народу и родине. Это событие в принципе означало окончание периода организации и подготовки ее основного состава. О том, как использовать формирования БКА, у СС-группенфюрера фон Готтберга имелось две точки зрения. Так, еще 1 марта 1944 года на конференции в министерстве по делам оккупированных восточных областей он представил проект создания 20-тысячной оперативной группы по борьбе с партизанами. В ее состав, помимо немецких частей, должны были войти: казачьи части, кавказские формирования, Бригада Каминского и пехотные батальоны БКА. Однако обстановка на Восточном фронте и его тыловых районах не позволяла за короткий срок создать такую группу. Поэтому фон Готтберг решил использовать батальоны БКА согласно своему второму варианту: они должны были участвовать в боях против партизан либо отдельно, либо в составе более крупных немецких частей. Такая возможность представилась во второй половине мая 1944 года, когда последние из уже организованных батальонов БКА заканчивали свою подготовку[492].

Первым участие в боевых действиях принял 15-й Городищенский батальон под командованием уже упоминавшегося лейтенанта В. Радько. Этот батальон был присоединен к оперативной группе фон Готтберга, которая должна была очистить от советских партизан районы Лепеля и Борисова (операция «Праздник весны»). В ходе операции, продолжавшейся с 16 апреля по 10 мая 1944 года, личный состав батальона проявил высокую боеспособность, а противостоявшие ему партизанские отряды понесли большие потери. После операции лейтенант Радько был награжден Железным крестом, а командиры рот, многие унтер-офицеры и рядовые получили специальную награду – Медаль для восточных народов[493].

В первой половине июня немцы решили использовать еще один батальон – 34-й, который дислоцировался в Столбцах. Однако вследствие того, что они не уведомили штаб БКА о своих намерениях, многие солдаты батальона разбежались прямо перед своей посадкой на поезд. Чтобы не допустить окончательного развала батальона, начальник штаба БКА Кушель послал в Столбцы своего заместителя капитана Микулу, который смог уговорить белорусских солдат отправиться на операцию[494].

В крупных боевых акциях против партизан немцы старались использовать только наиболее подготовленные и хорошо вооруженные батальоны (например, советские партизаны к числу таких относили 1 – 3 и 44-й, а также подразделения под командованием Габриловича, Бугая и Ветвицкого)[495].

Те же части, которые были подготовлены хуже, использовались по типу местной самообороны. Их задача заключалась в следующем: они патрулировали район своего базирования и отгоняли обратно в леса небольшие группы партизан, давая тем самым местным крестьянам спокойно обрабатывать землю. Таким образом, например, применялись части БКА Вилейского и Слуцкого округов. Здесь борьба с партизанами началась сразу же после организации батальонов, захватив, по сути, весь период их подготовки. Фактически личный состав этих батальонов учился в бою. Части же, подготовка и вооружение которых не дотягивали даже до среднего уровня, использовались в основном на охране гражданских учреждений и складов, на погрузке и отправке в Германию различного имущества и на других хозяйственных работах[496].

Воспоминания лидеров белорусских националистов наполнены фактами того, что «дисциплина в частях БКА была очень сильной, несмотря на все проблемы материального и морального характера», а также о том, что советские партизаны массами переходили к ним. Например, окружной начальник БКА в Слуцке С. Шнек упоминает такой случай: за день до объявления мобилизации «из банд убежало 620 молодых случаков, которые хотели присоединиться к БКА. Естественно, что все они были сразу же зачислены в ее ряды»[497]. Однако другие факты свидетельствуют об обратном.

В целом можно сказать, что части БКА не были использованы в полную силу, а опыт их боевого применения оказался минимальным. Этому есть несколько причин, первой из которых является фактор времени. Естественно, что за четыре неполных месяца было невозможно развернуть и подготовить полноценные вооруженные силы. Второй причиной является негативная роль немецкого военно-политического руководства в Белоруссии. Следует сказать, что, несмотря на то что немцы сами вызвали к жизни идею БКА, они же и тормозили ее реализацию. Уже одно то, что мобилизация была принудительной, а не явившимся на призывные пункты грозила смертная казнь, не могло вызвать энтузиазма у белорусов[498].

Тем не менее население многих районов республики охотно откликнулось на призыв. Как пишет современный белорусский историк Т. Клыковская, «не желая вновь оказаться под большевистским ярмом, часть крестьян была готова пойти под национальные лозунги и даже в определенной степени поспособствовать терпящим поражение немцам»[499]. Этот энтузиазм населения зачастую был действительно неподдельным. Например, окружной комиссар Новогрудка сообщал фон Готтбергу, что в его округе население приходило на призывные пункты даже из контролируемых партизанами районов. В Слуцком округе на эти пункты явилось 7740 человек, что было почти в два раза больше необходимого количества призывников. Тех же, кто должен был явиться, но не явился, было всего 110 человек, или 1,4 процента от общего количества подлежащих мобилизации. В Вилейском округе было мобилизовано 15 тысяч человек, однако немцы согласились дать оружие только на 3 тысячи. Остальных же распустили по домам, до объявления, как полагали белорусские власти, нового призыва[500].

Многие из этих добровольцев действительно думали, что будут сражаться в национальных Белорусских вооруженных силах и под белорусским командованием. Видя это, руководство БЦР издало приказ о том, что «батальоны, которые имеют достаточное количество оружия и боеприпасов, должны активно выступать против партизан»[501]. В этом приказе также подразумевалось, что, прежде чем использовать какую-нибудь часть БКА, немцы обратятся в ее штаб или к окружному начальнику БКА. Однако они зачастую использовали батальоны БКА по своему усмотрению, полностью игнорируя БЦР и белорусский штаб. В результате это приводило и к инцидентам, который имел место в 34-м батальоне. Другим характерным примером такого немецкого поведения является ситуация с саперными батальонами. Если пехотные батальоны и находились в формальном подчинении у штаба БКА, то саперы даже не подчинялись главному фюреру СС и полиции. Как было сказано выше, они находились в распоряжении вермахта. Кушель вспоминал: «…Если в пехотные батальоны люди шли весьма охотно, желая непосредственно бороться с большевистскими партизанами, то саперные батальоны не давали им такой возможности. Поэтому в некоторых местах люди, призванные в саперные части, попросту дезертировали. Так, например, произошло в Несвиже и Клецке»[502]. Имея такой негативный опыт, немецкое военно-политическое руководство в Белоруссии должно было сделать вывод, что лучше всего белорусы сражаются против большевиков под знаменами белорусской национальной идеи. Однако оно такой вывод не сделало, что в результате пагубно отразилось на дальнейших попытках создания белорусских формирований.