Книга Кожа для барабана, или Севильское причастие - Артуро Перес-Реверте

— Октавио относится к жизни чрезвычайно практично, — заметила Крус Брунер. — Самому ему нет никакого дела до церкви. Он уважает наши чувства, но считает также, что мой зять принял верное решение. — Ее взгляд задержался на щитах с гербами, высеченных на антрвольтах, окружающих двор арок. — Будущее Макарены, говорил он, заключается не в том, чтобы удержаться на плаву на обломках кораблекрушения, а в том, чтобы взойти на борт новой роскошной яхты. А это мог бы обеспечить ей как раз Пенчо.

— Как бы то ни было, — вступила в разговор дочь, — следует сказать, что дон Октавио ни за, ни против. Он поддерживает нейтралитет.

Дон Приамо воздел к небу указательный палец.

— Не может быть нейтралитета, когда речь идет о доме Божием.

— Прошу вас, падре, — нежно улыбнулась ему Макарена. — Относитесь к этому спокойно. И выпейте еще шоколада.

Старый священник с достоинством отказался от третьей чашки и хмуро уставился на носки своих огромных нечищеных ботинок. «Я понял, кого он мне напоминает, — подумал Куарт. — Джока, драчливого и ворчливого фокстерьера из „Дамы и бродяги“, только гораздо более озлобленного». Он взглянул на престарелую герцогиню.

— Вы говорили о герцоге, своем отце… Он был братом Карлоты Брунер?

Ее лицо выразило удивление.

— Вам известна эта история? — Она поиграла веером, посмотрела на дочь, потом снова на Куарта. — Карлота была моей теткой, старшей сестрой моего отца. Это очень печальное семейное предание. Вы, наверное, уже знаете… На Макарену оно еще в детстве производило огромное впечатление. Она проводила целые дни, роясь в сундуке Карлоты, читая письма, которые так и не дошли до адресата, примеряя старые платья… Она сидела в них у того самого окна, в которое, говорят, смотрела Карлота.

Что-то изменилось. Отец Ферро отвел глаза, как будто эта тема ему никак не импонировала. Макарена казалась озабоченной.

— У отца Куарта, — сказала она, — находится одна из открыток Карлоты.

— Это невозможно, — возразила герцогиня. — Они все в сундуке, в голубятне.

— И все-таки она у него. Та, с церковью. Кто-то подбросил ее к нему в номер.

— Какая глупость. Кто бы стал это делать? — Старая дама бросила на Куарта короткий опасливый взгляд. — Он вернул тебе ее? — спросила она, обращаясь к дочери.

Та медленно покачала головой:

— Я разрешила ему оставить ее у себя. Пока.

Герцогиня выглядела растерянной.

— Не понимаю, как это могло случиться. Ведь на голубятню никто не поднимается, кроме тебя и прислуги.

— Да. — Глаза Макарены были устремлены на старого священника. — И дона Приамо.

Отец Ферро чуть не подпрыгнул на своем стуле.

— Ради Бога, сеньора. — В голосе его звучали обида, удивление и возмущение. — Надеюсь, вы не хотите сказать, что я…

— Я пошутила, падре, — ответила Макарена с таким выражением, что Куарт задал себе вопрос, действительно ли она сказала это в шутку. — Но то, что открытка оказалась в отеле «Донья Мария», правда. В этом заключается загадка.

— Что такое голубятня? — спросил Куарт.

— Отсюда ее не видно, нужно смотреть из сада, — объяснила Крус Брунер. — Мы так называем башню, которая есть в нашем доме; прежде там и правда располагалась голубятня. Позже мой дед Луис, отец Карлоты, большой любитель астрономии, устроил там обсерваторию. А потом она превратилась в комнату, где моя бедная тетка провела взаперти последние годы жизни… Теперь там работает дон Приамо.

Куарт взглянул на старика, не скрывая удивления. Теперь стало понятно, откуда в его жилище взялись книги по астрономии.

— Я не знал, что вы увлекаетесь этой наукой.

— Да, увлекаюсь, — раздраженно буркнул тот. — И вам совершенно незачем об этом знать: это не касается ни вас, ни Рима. Сеньора герцогиня настолько добра, что разрешает мне пользоваться обсерваторией.

— Да, — с явным удовольствием подтвердила Крус Брунер. — Правда, все инструменты старые, но отец Ферро поддерживает их в рабочем состоянии. И рассказывает мне о своих наблюдениях. Конечно, открытий он не делает, но все равно это приятно. — Она с улыбкой похлопала себя веером по колену. — У меня-то нет сил подниматься туда, а вот Макарена иногда поднимается.

Сюрприз за сюрпризом, подумал Куарт. Да у этого отца Ферро тут целый клуб. Да еще такое необычное сочетание — недисциплинированный священник и астроном.

— Вы мне тоже ничего не говорили. — Он глянул в темные глаза Макарены, спрашивая себя, какие еще сюрпризы они могут таить. — О своем интересе к астрономии.

— Меня интересует покой, — просто ответила она. — А там, наверху, вблизи звезд, он есть. Отец Ферро работает и позволяет мне находиться рядом. Я смотрю, что он делает, или читаю. Спокойно.

Куарт взглянул на небо над их головами: голубой прямоугольник в рамке стен андалусского внутреннего дворика. Вдали виднелось одно-единственное облако — маленькое, одинокое и неподвижное, как отец Ферро.

— В другие времена, — сказал он, — эта наука была запретной для священнослужителей. Она чересчур рациональна, а потому считалась опасной для души. — Теперь он откровенно улыбнулся старику. — Инквизиция засадила бы вас за решетку.

Тот опустил голову, сердитый, упрямый.

— Инквизиция, — пробормотал он, — засадила бы меня за целую кучу других вещей, помимо астрономии.

— Но теперь уже этого не делают, — сказал Куарт, вспомнив кардинала Ивашкевича.

— Ну, уж наверняка не от отсутствия желания.

Впервые они рассмеялись все вместе — даже отец Ферро, сначала нехотя, а потом уж так же добродушно, как в прошлый раз. Похоже, Куарт своим разговором об астрономии сумел немного приблизиться к нему. Макарена понимала это и казалась удовлетворенной. Она смотрела то на одного, то на другого священника; ее глаза снова отливали медом, и она выглядела счастливой, смеясь своим звонким, искренним, мальчишечьим смехом. Потом она предложила отцу Ферро показать Куарту голубятню.

Латунный телескоп блестел рядом с мавританскими арками, образующими галерею со всех четырех сторон башни. Внизу простирались черепичные крыши Санта-Круса. Вдали, среди телевизионных антенн и голубиных стай, носившихся туда-сюда, виднелись Хиральда, Золотая башня и часть Гвадалквивира с голубыми силуэтами цветущих жакаранд на его берегах. Остальные части пейзажа, созерцая который томилась у окна сто лет назад Карлота Брунер, занимали современные здания из бетона, металла и стекла. Не было видно никаких белых парусов, никаких кораблей, покачивающихся на воде, а четыре бельведера Архива Вест-Индии напоминали забытых часовых, охраняющих бумагу, пыль и память умершего времени.

— Прекрасное место, — сказал Куарт.

Отец Ферро не ответил. Достав из кармана свой грязный платок, он протирал трубу телескопа, дыша на нее. Телескоп был азимутальный, очень старый, почти двухметровой длины, и стоял на деревянной треноге. Длинная латунная труба и все металлические части были тщательно отполированы и сверкали под лучами солнца, которое, медленно двигаясь над Трианой, уходило к другому берегу. В голубятне было не много интересного: пара кожаных, пострадавших от времени кресел, письменный стол со множеством ящиков, лампа, гравюра XVII века на стене, изображающая Севилью, и несколько книг в кожаных переплетах — Толстой, Достоевский, Кеведо, Гейне, Гальдос, Бласко Ибаньес, Валье-Инклан и трактаты по космографии, небесной механике и астрофизике. Куарт подошел, чтобы рассмотреть их поближе: Птолемей, Порта, Альфонсо де Кордоба. Некоторые издания были очень старинными.