Книга Кольцо с бирюзой - Грейс Тиффани

Дверь за высоким судейским столом открылась. В нее вошел седобородый судья, величественный в своей высокой черной шапке. На Кампаниле колокол пробил три, и шум стих, когда зрители разместились на галерее. Все прибыли в суд вовремя.

Порция осталась стоять на месте. Она не смотрела ни вправо, ни влево, избегая взглядов мужчин, оставшихся в зале. Вспомнив все гражданские дела, которые она слушала с галерей в Виченце, в Вероне, она ждала, пока судья удобно устроится в своем кресле, потом, оставив свою книгу и вексель на барьере, уверенно направилась к нему и вручила бумагу. Она спиной чувствовала взгляды присутствующих, но не сводила взгляда с судьи, пока он читал записку, в которой правовед из Падуи, синьор Белларио, отказывался от дела по причине болезни и рекомендовал на свое место синьора Бальтазара, молодого доктора права, специалиста по гражданским делам, недавно принятого в адвокатуру.

Она с радостью отметила, что судья косит.

— Ну хорошо, — сказал он наконец, поерзав в высоком кресле. — Займите свое место, синьор Бальтазар. Вы ознакомились с тяжбой, которую здесь разбирает суд?

Она выкурила три трубки табака на палубе шлюпа этой ночью, чтобы голос у нее стал более грубым, хотя от запаха табака Нерисса почувствовала недомогание. Теперь она произнесла по возможности низким голосом:

— Я подробно познакомился с делом.

— Антонио ди Ардженто и Шейлок, подойдите, — сказал судья.

Порция повернулась и взглянула в зал — двое мужчин вышли вперед из-за деревянного барьера. Тихое бормотание раздалось на галерее, но тут же стихло под строгим взглядом судьи. Порция выпрямилась во весь рост и оглядела участников процесса.

Кроме юной Джессики, которая частично была христианкой, она никогда в своей жизни не встречала ни одного еврея. За ужином в «Бельмонте» Бассанио, Лоренцо и Грациано насмехались над старым чудовищем Шейлоком. Теперь она с любопытством разглядывала странное обезьяноподобное лицо купца с его напудренной, дряблой кожей, неестественно розовыми щеками, освещенными ярким послеполуденным солнцем. Видела его впавшие, обведенные углем глаза и мрачный взгляд. Так вот какой он, этот старый еврей!

— Синьор Шейлок, — начала она, обращаясь к нему, и остановилась: на галерее раздался смех. Искренне недоумевая, ненавидя себя за вспыхнувшие щеки, она посмотрела на судью и спросила: — Который здесь купец? Который жид?

Судья указал на размалеванного человека:

— Это синьор Антонио. Другой — жид.

Теперь она посмотрела на этого другого, который стоял рядом с Антонио, скрестив на груди руки. Она почувствовала себя запутавшейся, будто ее неправильно информировали о подробностях этого дела и о многих других вещах в жизни.

Противником Антонио оказался тот высокий синьор, который по-отечески похлопал по плечу молодого человека в красной шляпе у стены: темноволосый мужчина с красивыми глазами, среднего возраста, одетый в хорошо сшитую одежду, какую носят самые состоятельные купцы на Риальто. Он выглядел на добрых десять лет моложе Антонио.

На самом деле Порция об этом, конечно, не знала: Шейлок Бен Гоцан лишь накануне подстриг бороду и укоротил волосы до длины, принятой у венецианских граждан. Он снял свой еврейский тюрбан и значок и, войдя в зал суда этим утром, заставил судебного клерка замолчать под его строгим, испепеляющим взглядом. Сейчас у него на голове был темный бархатный берет, купленный им на Мерчерии.

— Ваше имя Шайлох? — спросила она.

— Шейлок мое имя.

Порция не уловила особого различия в произношении, но кивнула, как будто поняла. Ни в лице, ни в фигуре мужчины она не заметила ничего, что отличало бы его от христианина. Однако выражение их лиц было совершенно разное. Если лицо христианского купца выражало уныние, Шейлок Бен Гоцан выглядел почти веселым. Она продолжала разглядывать его, и он удивленно поднял брови.

Взяв себя в руки, Порция снова обратилась к нему:

— Вы предъявили странный иск.

— Еще более странному человеку. — Шейлок указал на Антонио в зеленом шелковом камзоле и обтягивающих штанах.

Горожане на галерее засмеялись, хотя, искоса взглянув наверх, она заметила негодование на лицах друзей Антонио и услышала крик Грациано:

— Придержи язык, еврейский клоун!

«Какой же дурак этот Грациано!» — подумала она и снова обрела уверенность в себе.

— Тишина! — Шум стих. Она посмотрела на Антонио, который очнулся от своей меланхолии и понял — казалось, только сейчас, — что стройный юноша, стоящий перед ним, не его официальный защитник.

— А где синьор Белларио? — спросил он.

— Болен. — Порция в упор посмотрела на купца. Страх, мелькнувший в его глазах, сменился покорным смирением. Она показала на заимодавца: — Вы знаете, что он может предъявить вам иск?

Антонио равнодушно пожал плечами.

— Да, так он говорит.

— Вы признаете вексель?

— Да.

Что с парнем? «Мне все равно, что станется со мной…» — вспомнилась ей странная и грустная жалоба в письме, обращенная к Бассанио. Неужели это правда?

Порция заговорила еще более низким голосом:

— Если вы признаете вексель… — Закашлявшись, она остановилась. Судебный клерк принес ей воды. Поблагодарив его, она сделала глоток и продолжила: — Тогда еврей должен быть милосердным.

— А по какой причине? — вежливо осведомился ростовщик. — Скажите мне.

Порция была готова к громким возражениям, но не к этому спокойному тону. Она собиралась ответить на горячие выкрики еврея страстным призывом к милосердию, которое должно было тронуть судью до слез. Но этот Шейлок поразительно спокоен!

Но она достойно ответит.

Увещевающим тоном Порция начала:

— Природа милосердия не в принуждении. Это как теплый дождь, спадающий с неба на землю. Это… — она подняла два пальца, глядя на судью, — дважды благословенно! Это благословенно для того, кто дает, и для того, кто берет. И власть… всего сильнее у тех, кто властью облечен. Она приличнее венчанному монарху, чем корона.

Она услышала скрежещущий звук и покосилась влево. Шейлок Бен Гоцан достал из кармана маленький нож и оселок и теперь точил лезвие. Зрители забормотали. Порция отвела взгляд от мужчины и снова посмотрела на судью, подняв руки и возвысив голос:

— Милосердие есть свойство Бога самого, земная власть тогда подобна Божьей, когда с законом милость сочетает! — Скрежет лезвия по камню стал громче, и она сделала гримасу. Затем повернулась к Бен Гоцану и заговорила еще громче: — Жид, за тебя закон, но вспомни только, что, если б был без милости закон, никто б из нас не спасся.

Синьор Бен Гоцан рассмеялся.

— Это зависит от религии человека. Но милость и спасение души не имеют ничего общего с этим делом. — Он положил свой нож на барьер и достал из-за пазухи договор. Он встряхнул бумагу, расправляя ее. — Я обращаюсь к закону. Неустойка и оплата по векселю.