Книга Борель. Золото - Петр Петров

Знамя комсомола несла Катя. Глаза ее беспокойно скользили по встречным лицам. На отшибе, забравшись на ярус, хмуро стояла группа старателей, но Кости среди них не было.

Митинг открыл Стуков. С обнаженной головой, он повертывался во все стороны, говорил о достижениях Советского Союза и Улентуя. Бросал он те лозунги, которые Катя писала накануне. Но сегодня они не доходили до сознания, путались, теряли силу, не зажигали.

Выделяясь из толпы женщин, Татьяна Александрона подошла к девушке и взяла ее под руку.

— Хороший подъем, Катюша, — шепнула она. — Ободритесь, все поправится.

Вандаловская оглянулась на послышавшийся сзади смех.

На крыльце конторы, кутаясь в меха, рядом с Гирланом вертлявилась Надежда Антропова. Палантин из цельного голубого песца закрывал лицо инженерши до носа. Гирлан, в теплой шляпе и коротком пальто, напоминал петуха, увивавшегося вокруг хохлатки, не в меру заросшей перьями. Иностранца колотила дрожь.

— Какая старомодная безвкусица, — брезгливо сказала Вандаловская. — Сам Антропов недурной человек, а жена — безобразно легкомысленная.

— Выдра крашеная, — бросила Катя.

Наблюдавший за ними Антропов вяло поклонился и отошел от жены.

Сзади Вандаловской и Кати давали оценку Надежде Васильевне два забойщика.

— Глянь, как разрисовала карточку-то…

— Наверточка, одно слово.

Речь Гурьяна покрыл грянувший оркестр. Флейта фальшивила, нарушала мелодию. Бутов, как тяжеловоз, протопал впереди забойщиков, весело взбросив глазами.

Катя передала знамя Пинаеву и торопливо застегнула тужурку.

— Ты куда? — удивился он.

— Заболела.

Она рассекла ряды и выбежала на опустевшую площадь. Дома, не раздеваясь, свалилась в постель и ткнулась лицом в подушку.

4

Старатели загуляли с вечера. До появления Кости Алданец привез газету и на всю улицу прокричал:

— Ублаготворили, чем ворота запирают!

Бурная, как горные реки в половодье, сборная ватага повела наступление на шинки, на мужицкие хаты, где пахло водкой. Гармоники заскрипели по деревням, как коростели на болоте. Обидой и болью вырывалась из пьяных глоток ядреная похабщина. А в избах, вокруг выставленных на средину столов, закипела ножевая картежная игра.

В унавоженном переулке под оголтелый лай встревоженных собак и рев людей два милиционера барахтались с мертвецки пьяным Ларькой Супостатом, Ветер трепал косматые белесые волосы парня.

— Уйди! Взятку вам! Не смажу, гады! — выкрикивал он, брызжа слюнями.

Алданец лихо подзадоривал:

— Так, Ларька. Не давай. Самим мильтонам охота лакнуть.

Костя рывком оттянул Супостата из круга, но сзади его по-медвежьи облапил Морозов.

— Эй, бригадир разнещастный! — заскулил орловец. — И где же твоя премия? Не, брат, видно, нашей лафы не найдешь ни у Егория храброго, ни у кого другого. Чем мы качнули перед шахтерней? А? Вот как они нам подмогнули.

Темным и жутким, как осенняя ночь в тайге, показался Косте тугодум орловец. А рядом Алданец наставлял окружающую молодежь:

— Нет, братишки, всяк живет на свой живот. Поверили, дурачки, а им и удружили кол в затылок. По мне хоть капитал, хоть социализма — одна масть. На кой волку хата, когда из него самого шубу сошьют какому-нибудь буржую из товарищей.

Костя рванулся, но Морозов удержал его и затащил к себе.

За столам с чернявой вдовой Микитишной, известной старательскому люду своей женской податливостью, сидел захмелевший Хлопушин.

Ларьку развезло. Он тычмя ударился толовой в железную печь и уснул на полу.

Орловец и Хлопушин зажали Костю с двух сторон, сдобная Микитишна подкрошила соленых огурцов. Парень заколебался — обида была велика. Никогда еще он так остро не чувствовал себя обойденным и униженным. И кем? Теми, в дела которых в первый раз в жизни искренне поверил. Костя знал, что теперь нельзя будет не только удержать бригаду, но и показываться на глаза старателям.

— Чекалдыкни, браток, — маслил Хлопушин. — Осади вот стаканчик и живо отдерет от нутра.

— Охаилн нас, и плевать, — говорил орловец.

После первого стакана боль не утихла. Наоборот, Костя почувствовал, как грозной мутью в памяти всплывала вся горечь, накопленная за годы беспризорничества. Он ударил кулаком по столу, на котором загремела посуда.

— Налей монаха!

Из избы вышел, пошатываясь. На краю деревни, будто из-под земли, вырывались голоса. Вспомнил, что устраиваются вечерки. В воспаленном мозгу молотком стукнуло:

«Подраться».

Выписывая ногами зигзаги, он добрался до избы и, расталкивая плечами таких же пьяных старателей, вломился в дверь. От спертого воздуха, тесноты и надсадной песни потолок избы готов был взорваться. При появлении молодого баского приискателя деревенские парни нахмурились, а девки грянули еще оглушительнее.

Играли в «соседи». Парень в красной рубахе щелкал по полу ременным поясом и спрашивал ребят, держащих на коленях разопревших девок.

— Доволен сосед соседкой?

— Доволен…

— Кажи свое удовольствие.

Парень три раза взасос целовал девку. А если был недоволен ею, то менял на другую. «Староста» в красной рубахе вытягивал девку ремнем по спине и отходил «о второй паре.

Костя пробрался в передний угол и сорвал с колен сухощавого веснушчатого парнишки присадистую девку.

Мальчишка загнусил. За него вступился «староста», поднялись с лавок выпившие парни. Девка делала вид, что хочет освободиться и с хохотом кричала:

— Ой, заездили! Ой, дурной лешак!

Веснушчатого парнишку подтолкнул появившийся Алданец:

— Смажь!

Мальчишка замахнулся, но от встречного тумака Кости ударился головой в простенок. По избе рев:

— Наших бить!

— А, шпанка!

— Полосуй, паря… Звали их сюда, сволоту!..

Костя с пеной на губах ринулся на Алданца-подстрекателя, но сзади его ударили по голове бутылкой. Брызги стекла и самогона звонко ударились в низкий потолок, В этот же миг погас свет.

Крепкие кулаки ребят молотилами обрушились на Костину голову.

Его быстро смяли на пол, били каблуками. Но все же, сквозь стук, хрипение и остервенелый мат с улицы расслышал голос Морозова.

Снаружи по окнам ударили тяжелым стягом, и новая волна топота и рева покатилась из опустевшей избы по двору, по всей деревне.

5

Главный инженер получил предложение треста о переходе на работу в горный институт и уехал в краевую контору за три дня до праздника. Ему было поручено оформить заявки на необходимые агрегаты для электростанции, бремсберга и бегунки. Гурьян не хотел, чтобы Клыков сделал доклад без него, но скандал старателей задержал директора на целую неделю. По деревням, по зимовьям был наряжен отряд милиции для искоренения шинков. Катя, Пинаев и Стуков беспрерывно проводили собрания. Десяток старателей и пятеро деревенских парней были арестованы. В приисковую больницу вместе с Костей положили раненных ножами Морозова и Супостата.