Книга Тайпи. Ому - Герман Мелвилл

Мысль совершить путешествие морем пришлась нам по вкусу, и мы немедленно стали искать, нельзя ли нанять у кого-нибудь пирогу. Но из этого ничего не вышло. Не говоря уже о том, что нам нечем было платить, мы вообще не могли надеяться раздобыть на время лодку, к тому же ее доброму хозяину пришлось бы идти вдоль берега за нами, иначе он не смог бы получить обратно свою собственность, когда она нам больше не понадобится.

В конце концов мы решили начать путешествие пешком в надежде, что позже попадется пирога, которая нас захватит и подвезет.

На проторенную дорогу рассчитывать не приходилось; мы должны были лишь идти вдоль берега и ни в коем случае не удаляться от него. Смый длинный кружной путь был ближайшим путем до Талу.

Вдоль берега на некотором расстоянии друг от друга стояли деревушки, а кое-где еще и одинокие рыбачьи хижины. Повсюду мы сможем получить сколько угодно еды, так что не было необходимости брать провизию про запас.

Намереваясь на следующее утро выйти до восхода солнца, чтобы использовать самое прохладное время дня, мы с вечера попрощались с хозяевами, а затем направились к берегу, спустили на воду нашу плавучую спальню и беззаботно проспали до зари.

Глава 54

Был четвертый день первого месяца «хиджры», или «бегства из Тамаи» (теперь мы так исчисляли время). Встав на рассвете, мы покинули долину еще до того, как рыбаки зашевелились.

Заря только занималась. Утро давало о себе знать лишь у нижнего края гряды пурпурных облаков, пронзенной туманными вершинами гор. Тропический восход, казалось, медлил. Временами он вспыхивал и украшал облака светлой каймой розоватых и серых тонов, которая затем блекла, и все снова тускнело. Но вот появились тонкие бледные лучи, становившиеся все ярче и ярче. И наконец на востоке из-за горизонта выкатился золотистый шар, разбрасывая снопы света во все стороны, выше и выше, рассылая их вокруг по всему небосводу.

Донесся легкий ветерок напоенный ароматами рощ и морской прохладой. Ласковый влажный берег чуть поддавался под ногами.

Доктор был в прекрасном расположении духа. Сняв свою руру, он вошел, вздымая брызги, в воду, проплыл несколько ярдов, вылез на берег и принялся выкидывать всяческие прыжки, не забывая, однако, двигаться в нужном нам направлении.

Полные бодрости, мы продолжали путь, чувствуя себя как никогда легко и беззаботно…

Через некоторое время густые заросли подступили почти к самому морю. К тому же вместо гладкого песка появились острые обломки кораллов, и идти по ним было очень неприятно.

– О боже! Моя нога! – заорал доктор, судорожно дернув ею.

Сквозь дыру в ботинке в пятку вонзился острый осколок.

Мои сандалии были еще в худшем состоянии, так как на их подошвах отпечатывалось, подобно окаменелостям, все, на что я ступал.

Пройдя крутой изгиб берега, мы вышли на прекрасную открытую местность; на вершине холма, спускавшегося к воде, стояла рыбацкая хижина: низкое грубое строение, поставленное совсем недавно. С трех сторон хижина не имела стен, и, подойдя ближе, мы смогли ясно рассмотреть все, что находилось внутри. Никто не шевелился, и в хижине ничего не было, кроме неуклюжего старого сундука туземной работы, нескольких тыквенных сосудов, связок таппы, висевших на столбе, и какой-то непонятной кучи в темном углу. Доктор обнаружил, что то были любящие старые супруги, сжимавшие друг друга в объятиях, завернувшись в плащ из таппы.

– Э-эй! – окликнул он, тормоша бородача.

Но тот не обращал на него внимания. Женщина забеспокоилась и стала кричать, но никто не пытался заткнуть ей рот. Она вскоре успокоилась, тупо уставившись на нас, задала несколько невразумительных вопросов, а затем принялась тормошить своего все еще крепко спавшего супруга.

Разбудить его так и не удалось. Не помогли ни пинки, ни щипки, ни другие ласки его дорогой жены; он лежал, как бревно, лицом кверху и храпел, как кавалерийский трубач.

– Вот что, женщина, – сказал доктор, – дай-ка я попытаюсь.

Схватив мужчину за нос, он рывком поднял его, усадил и держал в таком положении, пока тот не открыл глаза. Мужчина ошалело оглянулся по сторонам, а затем, вскочив на ноги, забился в угол, откуда рассматривал нас с самым серьезным и почтительным видом.

– Позвольте представить вам моего уважаемого друга и товарища Поля, – сказал доктор, вертясь вокруг меня с невероятными ужимками.

Тот начал приходить в себя и немало удивил, произнеся несколько слов по-английски. Насколько можно было понять, он выражал в них, что уже давно слыхал о двоих «кархоури», что рад нас видеть и что нам будет приготовлено угощение.

Вскоре я узнал, откуда у него такие познания в английском языке. Он прожил некоторое время в Папеэте, где островитяне говорят с самыми классическими матросскими выражениями. Старик очень гордился тем, что бывал на Таити, и упоминал об этом так же многозначительно, как провинциал сообщает о том, что в свое время проживал в столице.

Старик был не прочь поболтать, но мы очень проголодались и попросили поторопиться с завтраком, пообещав выслушать его рассказы позже. Забавно было наблюдать необыкновенную старомодную нежность, с которой обращались друг к другу эти старые островитяне, возясь с тыквенными сосудами. Несомненно, с их языка не сходили «да, любовь моя», «нет, жизнь моя» – как у наших супругов.

Нас сытно накормили, и пока мы обсуждали достоинства блюд, хозяева без конца повторяли, что не рассчитывают ни на какое вознаграждение. Более того, мы можем оставаться сколько хотим, и все время, пока пробудем здесь, этот дом и все их имущество принадлежат уже не им, а нам; и более того, они сами – наши рабы, причем старая женщина готова довести свою услужливость до совершенно лишнего предела…

Гостеприимство полинезийцев не знает границ. Если туземец из Ваиурара, самой западной части Таити, появляется в Партувае, деревне на крайнем востоке Эймео, даже будь он совершенно чужой, жители со всех сторон приветствуют его у своих дверей, приглашая войти и чувствовать себя как дома. Но путник проходит мимо, внимательно изучая каждую хижину, пока не остановится перед той, которая ему понравится. Тогда он входит и непринужденно располагается, развалившись на циновках и, возможно, требуя, чтобы ему принесли молодой кокосовый орех получше и печеный плод хлебного дерева, нарезанный тонкими ломтиками и хорошенько зарумянившийся.

Но если позже выяснится, что бесцеремонный чужестранец не имеет у себя на родине своего дома, то ему придется буквально вымаливать приют. Белые люди являются исключением из этого правила. Это напоминает цивилизованные страны, где владельцев домов и поместий все одолевают постоянными приглашениями приехать и погостить, а бедные джентльмены, замазывающие чернилами швы на своей одежде, были бы рады такому приглашению, но напрасно добивались бы его. К чести таитян следует сказать, что это темное пятно на их репутации гостеприимного народа – совсем недавнего происхождения, в давние времена его не было в помине (так рассказывал капитан Боб).