Книга Наблюдающий ветер, или Жизнь художника Абеля - Агнета Плейель

и женщин, окутанных ароматами мускуса и гвоздики.

Оскар увидел желтые фонари портовых городов, и красоток с высоко убранными черными волосами, и гарцующих лошадей, и треугольные паруса изящных рыбацких лодок из Мадура, в отдалении похожих на белые точки в сливающемся с небом пространстве моря. Все, о чем писал Оскар в письмах из Сурабаи, промелькнуло в этот миг в его глазах.

«Первое время, пока освоишься, поживешь у меня, – вот уже в третий раз перечитывал Абель, устроившись в оконной нише Грипсхольмского замка. – Голландцы знают, что делают… Если тебе этого недостаточно, чертов пачкун, добавлю, что здешняя жизнь на редкость живописна…»

Безмерное одиночество – вот что видел Абель за этими строчками. И в этот момент он принял окончательное решение – словно с размаху всадил топор в деревяшку. Решение вызревало долго, быть может, всю жизнь, и дедушка Абель ждал его. Именно там, во дворе Грипсхольмского замка, все определилось окончательно.

У Абеля закружилась голова и задрожали колени, так что он был вынужден ухватиться за край оконной ниши, чтобы удержаться на ногах. В глазах замелькали зеленые пятна. Но когда поднялся, душа его ликовала. Это было сродни эйфории – ощущение жизни как расстилающееся перед ним ровной, широкой дороги.

Дедушка помыл кисти и отправился домой.

Анна протестовала изо всех сил.

Абель никогда не видел мать в таком состоянии. Она то бледнела, то вспыхивала. Она била ладонью по столу и бегала по комнате вслед за сыном. Потом ухватила за воротник и встряхнула, глядя ему в лицо снизу вверх.

Почему же она отпустила Оскара?

О, это совсем другое!

Что другое? Абель опустился на стул, не снимая пиджака. Поведение матери окончательно сбило его с толку. И тут Анна объяснила, что это путь Оскара, а не его. Откуда ей это известно? Но разве Оскару дают стипендию для изучения живописи в Париже и Риме? Этим летом Абель уже принял два важных решения. Хватит.

Кстати, как он намерен поступить с Эстрид? Денег нет, он едва стал совершеннолетним, и вот – бросает ее одну.

Она поставила локти на стол и подперла руками щеки, глядя сыну в лицо. Тот молчал, сидя перед ней в пиджаке. За спиной Анны, прислонившись к двери, стоял Сульт. Абель взглянул на отца, ища его поддержки, хотя не мог припомнить случая, когда бы тот взял его сторону против матери. Красивое лицо глухонемого оставалось спокойным, глаза смотрели ласково, но Абель не прочитал в них ответа. Некоторое время отец разглядывал их с матерью, а потом покинул комнату.

Анна уронила голову на стол и зарыдала.

Однажды они сидели вдвоем в мастерской отца. За открытым окном стоял жаркий день середины лета. С улицы доносился гулкий цокот каблуков.

Отец устроился в кресле перед мольбертом. На мгновение Абелю почудилось, что в его глазах мелькнула тень нерешительности. Но Сульт взмахнул руками и принялся изображать слова. Он полагал, что каждый должен найти свою дорогу в жизни. И на выпускной выставке в художественной школе Сульт понял, что его сын – настоящий художник.

Глухонемой опустил руки. Стук каблуков смолк в отдалении. Где-то на набережной заливался соловей. Глухонемой пригладил до сих пор не поседевшую курчавую бороду. Он как будто хотел сказать что-то еще и подыскивал слова.

«Я нашел время переговорить с твоими учителями, Хойрлином и другими, надеюсь, ты не истолкуешь мои действия превратно, – пальцы Сульта замелькали в воздухе. – И все они разделяют мою точку зрения: у тебя талант. Ты должен писать, если хочешь знать мое мнение. Но я понимаю, – продолжал отец, – прямая дорога в жизни – оптический обман. Я и сам поначалу думал, что со мной все ясно, однако, как оказалось, это было не так. Из меня, глухого и немого, выплескивались пейзажи, словно освещенные внутренним светом. Они нравились, их покупали, даже король…»

Поначалу Сульт полагал, что именно из-за этого внутреннего света, который, безусловно, связан с внешним, но каким образом – сказать трудно. Однако потом он понял, что его ценили по недоразумению. Никому не было дела до того, что на самом деле хотел сказать Сульт своими картинами. Ими интересовались мелочные торговцы, перекупщики. Кое-кто из молодых ему сочувствовал, но не более… Так его забыли.

И тогда где-то внутри, Сульт показал пальцами, стал растекаться холод. Сначала в сердце, а потом выше, пока не добрался до горла. Как художник Сульт всегда оставался в тени, незаметный и непризнанный… Но он не изменял себе и ответит за это перед единственным Судией, читающим в сердце человеческом.

А непризнанность и забвение иногда свидетельствуют не только о поражении, но и о силе духа.

И сейчас Сульт обращается к Абелю в первую очередь как к художнику – потому считает его таковым! Тут глухонемой опустил руки и отвернулся к окну. Где-то вдали мелькал Карлсбергский замок, почти наполовину скрытый листвой. Абель слушал пение соловьев.

Жизнь петляет окольными путями, тем не менее их нужно пройти.

Эта была последняя фраза, которую Сульт начертал в воздухе, после чего руки его окончательно упали. Он поднял на сына спокойное, морщинистое лицо и улыбнулся. А потом обхватил Абеля за плечи и прижал к себе.

Соловьи не смолкали. Их торжествующие трели сопровождали Абеля, когда он шел, почти бежал, по улицам Сёдера, задыхаясь от счастья. Город стоял залитый солнцем. Анна и Сульт не уехали в шхеры, потому что хотели проститься с Оскаром.

Абель последует за братом, он принял решение. На пристани их уже ждет корабль с устремленными в небо высокими мачтами. В серебряных лучах утреннего солнца мостовая растекалась, подобно реке, по берегам которой выстроились дома. И она спускалась по склону, впадая в открытое море.

Эстрид. С ней получилось гораздо сложнее, чем он представлял себе с самого начала.

Когда Абель объявил ей о своем решении – это случилось в ее доме, в один из летних вечеров, когда окна стояли нараспашку, а во дворе дети играли в мяч, – Эстрид побледнела.

Она опустилась на стул, белая как мел. Они находились в ее комнате, в квартире, которую Эстрид делила с матерью, вдовой, и братом, другом Абеля. Огоньки в глазах Эстрид, как два маячка, вспыхнули и погасли, как будто кто-то ударил ее по щеке.

Она молча сняла с пальца кольцо и положила на стол. Абель слышал, как оно зазвенело. А потом стало тихо, только мяч во дворе ударялся о стену. Тут Абель рассмеялся:

– Это ты зря. Я ведь скоро вернусь.

Но смех вышел деланым.

Абель объяснил, что и в мыслях не имеет бежать от нее. Напротив, это из-за их помолвки он никак не мог решиться на отъезд. Тогда Эстрид спросила Абеля, что вообще гонит его в такую даль. Он смотрел в окно и медлил с ответом. Тут Эстрид сказала, что, если он ее покинет, у них никогда ничего не получится. Так чует ее сердце. Но Абель возразил, что он едет именно затем, чтобы потом с ней воссоединиться. Потому что сейчас он голь перекатная и не имеет возможности жениться. Во дворе стучал о стенку мяч. Он только поднакопит деньжат… Ведь у нее тоже ничего нет за душой. На что она, собственно говоря, собирается жить?