Книга Форпост - Андрей Молчанов

Он покривился словно от боли в пояснице, неторопливо подсунул ладонь за спину, массируя спину, затем опустил пальцы под подушку, и в следующий миг выдернул из-под нее пистолет. Краем глаза заметил, что страж, стоявший с чайником у плиты, стремительно оглянулся на него, тут же привстал с дивана Спарк — с лицом, будто кирпич проглотил, а далее, падая на спину и держа обоих врагов в панораме ведения огня, Серегин, еще не коснувшись лопатками пола, два раза нажал на спуск.

Выстрелы грохнули упруго и негромко, лишь встрепенулась сидевшая на отливе окна птичка, стремительно упорхнув в небо.

Вытащив из книжных полок замусоленный томик словаря, Серегин, не глядя на трупы, взрезал картон обложки, вытянув из него пластиковую карточку водительского удостоверения. Этот тайник хитроумные ребята по части проведения негласных обысков, к счастью, прохлопали.

Затем ринулся вниз по лестнице, отталкиваясь от поручней, перепрыгивая пролеты, как в школьном детстве на переменке, пока едва ли не врезался лбом в подвальную дверь, за которой стояли общественные стиральные машины. Пробежал мимо их молчаливого строя к черному выходу, и тут на него словно ушатом вылился солнечный июльский день, ослепив и сбив дыхание.

Бросился за угол, к конторе местного такси, затем, как в бредовом сне подъехал к банку, сунул права служителю, выгреб из ячейки сумку с наличными и с документами, помчавшись в аэропорт.

Час ожидания ближайшего рейса в Канаду показался ему мрачной вечностью, таящей в себе будущий неотвратимый ад.

Но — ничего не случилось. Он вылетел в Торонто под чужой личиной, затем, сразу же по приземлению, отправился в терминал международных полетов, купил билет до Москвы на лайнер, уже стоявший на парах, и вскоре стакан за стаканом глотал виски в салоне первого класса под снисходительные взоры лояльных к состоятельным господам стюардесс.

А после — случилось чудо: шасси самолета коснулись бетонной полосы родного Шереметьево, он с сумкой наличных неторопливо и с достоинством прошествовал по «зеленому» коридору таможни, оказавшись под мелким московским дождиком, под пасмурным привычным небом, в эйфории охватившего его чувства свободы… Пусть ложного, сиюминутного, но в нем было нечто, схожее с прикосновением к истине и к смыслу жизни…

Отоспавшись и, протрезвев, связался с куратором.

— Боже мой! — воскликнул тот, услышав его голос. — Каким образом…

— Вашими молитвами, — ледяным тоном откликнулся Серегин.

Далее потянулись нудные встречи со всякого рода ответственными лицами от разведки. Серегин, понимая, что натворил несусветное, повествовал следующую легенду: офицеров ЦРУ он лишь оглушил, угрожая оружием, затем связал, а домой из Канады вернулся по российскому паспорту.

Никакого восторга по поводу его героического бегства начальство шпионского ведомства не выказывало. Наоборот.

— Вы — просто конченый бандит! — ярился на него куратор, то багровея, то бледнея своей несимпатичной лысиной в пятнах старческой «гречки». — Вы нарушили все правила игры! Вы не представляете, каким образом это может откликнуться!

— Ага, — кивал Серегин. — Мне надо было с блаженной улыбкой на устах идти в каталажку на пожизненное… Такие у вас правила?

— Но вы хотя бы не совершали над офицерами какое-то иное насилие?

— Это — в каком смысле? — ухмыльнулся Серегин.

— Оставьте ваши гнусные шутки! — взвизгнул куратор. — Может, вы причинили им дополнительный физический вред, сопряженный с увечьями, например, или…

— Мы расстались, как джентльмены после дуэли, — сказал Серегин. — Неужели вы думаете, что я — садист?

— Вот же на мою голову… — Вздохнул куратор беспомощно, по-бабьи.

— А… кто виноват? Кто подобрал для внедрения этого паразита Леонида? — без сочувствия к собеседнику вопросил Серегин.

Эту ремарку расстроенный шеф оставил без внимания. Поджав губы сурово, молвил:

— Мы позаботимся о вашей безопасности и о трудоустройстве. От любых контактов с вашими прежними знакомыми, в том числе — с родителями, пока воздержитесь. Вам удалось привезти из Америки хоть какие-то деньги?

— Какие там деньги… — грустно молвил Олег.

— М-да. Придется озаботиться. На сей момент могу предложить лишь кофе с пирожком.

— И это — здорово! — последовал благодарный отзыв.

— Черт знает что, черт знает, что…

КИРЬЯН КИЗЬЯКОВ. 20-й ВЕК. 70-тые ГОДЫ.

Он уже восьмой год работал директором совхоза, не представляя себе иной жизни, да и не желая ничего иного. Работал взахлеб, чувствуя себя бесповоротно вросшим в ту земле, к которой его привела судьба. У него была тяжкая, без продыха работа, от него зависели сотни людей, на нем висел план урожая, зарплаты, горючее, техника, строительство, и едва ли он справился с громадой взваленного на него хозяйства, если бы в советниках не был директор прежний, по здоровью ушедший на пенсию и — самоотверженные ветераны-единомышленники, некогда ставившие эту агропромышленную махину на ноги.

Но главную трудность составляла не работа, как таковая, а отношения с партийным и административным начальством края. Это был пресс, жавший на него непрестанно. И ему, доселе не ведавшему ничего о нравах и стереотипах номенклатурного мышления, пришлось на ходу изучать правила игрищ руководящего класса, его амбиции и повадки. Основой в общении с руководством служила имитация всецелого согласия с его указаниями и подчеркнутой подчиненности. Споры с этими высокомерными и недалекими людишками успехов не сулили, куда проще было исподволь заложить в их головы собственные решения или же попросту ввести в заблуждение во имя разумной линии хозяйствования. Как на дрожжах пухла и тенденция личной заинтересованности, а потому задаривание подачками и вовлечение в сети «делового» решения тех или иных вопросов становились нормой. Позже подобные отношения получат определение коррупции, однако он, ее инициатор, был совершенно далек от извлечения личной выгоды, стараясь ублажить начальство ради интересов дела и народа. Он встречался со многими директорами совхозов и колхозов, людьми простыми, честными и прямолинейными, но их районы зачастую бедствовали, тупо следуя в своей деятельности спущенным директивам, хотя земли их были исключительно сельскохозяйственными, в плодородной черноземной полосе, с богатыми ресурсами. Уменьшалось количество скота вопреки удобствам лесных выпасов. Льняные клинья высасывали почву, которая не получала достаточной подпитки при тяжелых культурах удобрения. Директивный выбор, директивный срок, — удивительно ли, что урожайность всех хлебов падала? Население убывало. Уходили сильные, энергичные, которых пытались удержать топорными административными методами. Порой в рамках провозглашенной механизации в колхозы присылалась мощнейшая техника, предназначенная для просторов Казахстана и Сибири, и бесполезная на небольших, в несколько гектаров, полях, заключенных в рамки лесов и неудобных почв.