Книга Яволь, пан Обама. Американское сало - Андрей Лебедев

Николай вспомнил, что все это уже слышел. Не в таких, конечно, терминах, но очень похоже. Генерал Колея объяснял, почему Жириновский — главный русский националист.

Алла между тем продолжала…

— Маргинальное происхождение обладает и еще одним преимуществом. Тот, кто находится на краю культуры или даже одной ногой стоит в одной культуре, а другой ногой в другой, имеет возможность посмотреть на свою культуру со стороны, имеет точку опоры вовне, позволяющую переворачивать свою культуру, модернизировать ее. Безусловно, не все, живущие на границе, так жестко цепляются за свое. Много тех, кто в этой экстремальной ситуации, наоборот, соскальзывает в другую сторону, присягает чужой культуре. Это бывает особенно часто, когда чуждая цивилизации демонстрирует успехи на фоне упадка своей. Пограничье часто переходит в другую цивилизацию и становится окраиной чужой культуры, хотя недавно она была окраиной родной культуры. И там тоже возникают рьяные патриоты, но уже чужой культуры, потому что факт предательства требует внутреннего самооправдания, постоянных доказательств, что тот, кого ты предал, был достоин этого, а тот, кому ты присягнул, требует действенного подтверждения предательства.

Коля опять вспомнил разговор с учителем. Ведь он говорил, что Украина — пример экстремальной ситуации, и даже случай рассказывал из афганской практики. Надо же! И Алла про то же говорит!

— Таким пограничьем в те века, да и сейчас, была Украина. Украинская проблема стояла перед Петром. Украина как государство тогда не существовала. Слово «украинец» было фактически не распространено, и даже когда употреблялось, означало не национальную принадлежность, а географическую, как, например, «поморец», «сибиряк», «уралец». Во время русско-польских войн семнадцатого века «украинская элита» умудрилась три раза продать свою страну трем соседним государствам. По Андрусевскому перемирию территория Малой Руси была разделена между Московским царством и Речью Посполитой, однако гетманские измены, нарушавшие суверенные права Москвы, переходы казаков на польскую сторону продолжались на протяжении всего семнадцатого — начала восемнадцатого века. Постоянное метание между разными государствами и цивилизациями отразилось на характере украинской элиты: постоянные раздоры, недоверие к себе и другим, предательство союзников.

— У нас поговорка есть: «Где два хохла — там три гетмана», — вставил Николай.

— Вот-вот, — подтвердила Алла. — Иван Мазепа бывал и при русском дворе, и при польском. Душой и воспитанием он был с поляками, но поляки считали его человеком второго сорта и били ему морду, Мазепа ведь был русским. Его знакомство с Петром Первым стало настоящей находкой. Он увидел в увлеченном Европой Петре своего единомышленника и с радостью присягнул ему, целовал крест. Мазепа опирался на Петра и в своей борьбе с казачьими атаманами, поклонниками старины и православия. Те по старинке «стучали» на него в Москву и обвиняли в русофобии, Петр с чистой душой сдавал их Мазепе, а тот расправлялся с противниками европеизации. Сам Петр тоже мыслил в маргинальной логике. Однако он был царь и не рассматривал Россию как иную цивилизацию в сравнении с Европой, как делал Мазепа. Для Петра Россия, а не Украина была своего рода граница Европы. Петр, как классический «провинциал», решил «покорить столицу», то есть Европу.

— То есть Мазепа и Петр подружились и видели друг в друге единомышленников на почве западничества? — переспросил Николай.

— Ну конечно! — Алла обрадовалась, что Николай следит за ее мыслью. — Но каким разным было это западничество! Мы уже почти двести лет делим нашу интеллигенцию на «западников» и «славянофилов», но не подозреваем, что есть два принципиально разных вида западников: одни одержимы комплексом неполноценности и готовы служить Западу, другие хотят рулить самим Западом как центром мира. Оттого и разная судьба постигла Петра и Мазепу. Казалось, расчет Мазепы был точен, он нашел четвертую силу вместо прежних Польши, России, Турции, а именно — Швецию. Самую могущественную страну той эпохи. Передовую в техническом, военном, научном отношении. Карл покорил половину Европы, и его армия превосходила российскую по всем параметрам, это доказало и русское поражение под Нарвой. Карл покорил Данию и Польшу, саксонский король, союзник Петра, тайно подписал с Карлом мирный договор. От того, на чью сторону встанет Мазепа, зависел дальнейший расклад сил. И Мазепа по старой гетманской привычке предал Петра, взяв «жевто-блакитный» шведский флаг. Кстати, никакой независимости для Украины он у Карла не просил за предательство, наоборот, должен был перевести страну под власть Польской короны.

Николай поморщился, но Алла уже не замечала его реакции и увлеченно рассказывала дальше.

— Это была катастрофа. Под Полтавой его могло спасти только чудо, но… Он победил. А Карл, кстати, презирал Мазепу. Когда увидел, что из десяти тысяч приведенных Мазепой казаков половина разбежалась из лагеря, Карл дал команду не пускать их в битву — не надеялся на них. Все они так и оставались в лагере до самого поражения. А потом бежали вместе с Карлом и Мазепой. А Петр проявил и личное мужество. Был в центре ожесточенного боя. На нем была прострелена шляпа, другая пуля попала в пуговицу на его седле, третья — ударила в грудь, но наткнулась на нательный крест.

— Неужто русских было в два раза больше, чем шведов? И людей, и пушек.

— Не в два раза. Русских было всего пятьдесят тысяч, шведов — сорок тысяч. В битве участовали тысяч по двадцать с каждой стороны. Скажешь, русские трупами шведов завалили? А почему шведов погибло десять тысяч, а русских — две тысячи? А почему в предшествующей битве у Лесной русских было меньше, но они победили? Почему Меншиков возле Переволочны потом несколькими тысячами взял в плен сразу шестнадцать тысяч?

— Все-все, сдаюсь, — рассмеялся Николай. — Видно, очень ты подкована в этом вопросе…

— То-то! — торжествовала Алла. — Мазепа бежал и кончил так же, как многие гетманы до него, стал символом позора и предательства. А Петр победил не кого-нибудь, а саму Европу в ее тогдашнем наивысшем проявлении, как позже мы победили высшее проявление Европы — Наполеона, высшее проявление и покорителя Европы — Гитлера. — Алла перевела дух. — Нельзя видеть в Петре жалкого подражателя и марионетку Запада, какого-нибудь Саакашвили или Ищенко тех времен. Уже то, что Петр не пошел за влиятельнейшим католичеством, а выбрал для подражания протестантские страны, говорит о многом. Если для западников счастье быть последними в Европе, то проект Петра состоял в том, чтобы стать в Европе первым. Россия должна была не просто победить Запад, а стать центром западного мира и центром Европы вообще! У Петра речь шла о том, чтобы победить Запад его же оружием: науками, духом, идеями, просвещением. Так, оказывается, наше «западничество» вытекает из нашего «славянофильства»! Именно поэтому Петр начинает перекачку мозгов, делает ставку на флот, как на основу тогдашнего могущества. Интересен и такой факт: мы употребляем слова «Европа» и «Азия», не задумываясь, откуда они взялись и на каком основании те или иные территории отнесены туда или сюда и кто это сделал. А сделал это, то есть провел границу Европы по Уралу, картограф Страленберг по подсказке «птенца гнезда Петрова» Татищева! И теперь, согласно всем картам, Санкт-Петербург оказывается как раз самым центром, столицей Европы! О духовном лидерстве в Европе, а «не токмо» о географическом, мечтает еще один «петровец» — Михайло Ломоносов. Он говорит о «собственных Платонах и быстрых разумом Невтонах», которые вот-вот появятся в России и сделают ее духовной и научной империей мира.