Книга Изгнанница. Клятва рыцаря - Рикарда Джордан

Соломон вздохнул:

— Госпожа Герлин… Не сочтите это за лесть, но… Однажды увидев, вас нелегко забыть.

Герлин покраснела.

— Господин Соломон…

— Да перестаньте же называть его «господин Соломон»! — воскликнул Авраам. — Если кто-нибудь это услышит, наш обман сразу же раскроют. Вы замужем за моим мастером Фридерикусом, госпожа Герлин. Поэтому вы можете обращаться к нему на «ты». И называйте его… как по мне, называйте его Фрицем.

Хотя Герлин и была расстроена, она едва не рассмеялась. Мысль называть почтенного иудейского лекаря Фрицем, как какого-нибудь конюха, казалась ей невозможной.

— И ни о чем не беспокойтесь. Разумеется, ваша красота сияет как солнце, однако с течением времени детали все же забываются. К тому же тогда вы были по-другому одеты, и ваши волосы были по-другому уложены — и я предлагаю теперь называть вас также по-другому. Жаль, что мне это не пришло в голову раньше, ведь Герлиндис можно сократить не только до Герлин. Итак, госпожа Линдис и господин Фридерикус, обращайтесь друг к другу как должно и играйте роль любящих супругов. Жена цирюльника может напоминать господину Бертольду невесту графа, но у него нет никаких доказательств того, что она не та, за кого себя выдает.

Герлин кивнула, она заметно успокоилась, в отличие от Соломона.

— Если только цирюльник не напомнит рыцарю одного известного иудейского лекаря, — тихо произнес он. — Я также присутствовал на турнире и сидел возле юного графа. И если я не ошибаюсь, ты также был на этом турнире, господин Константин. Ты уверен, что не пытался навязать господину Бертольду наконечник копья какого-то там святого в качестве талисмана?

Однако господин Бертольд больше не приставал с расспросами. Первый день поездки прошел без происшествий. Как господин Мартинус и его свита, так и сопровождающие «цирюльника» и рыцари держались особняком. Герлин немного расслабилась, сидя в повозке, которая продолжала продвигаться вперед.

В это время, поздней весной, путешествовать было намного приятней, чем несколько недель назад. Герлин не могла поверить, что прошло так мало времени с того момента, как она скакала по этой же дороге в Бамберг с Дитрихом. Тогда дороги были пустынными, а вот теперь они почти каждый час встречали всадников или пеших путников. Группы рыцарей мчались галопом, не обращая внимания на путешествующих пешком и в повозках. Мощные лошади паломников были опасны для странствующих подмастерьев и монахов, которые в основном передвигались на своих двоих и могли спастись, только резво запрыгнув в ближайшие кусты. Однако караван господина Мартинуса продвигался довольно медленно, паломники были весьма дружелюбными и охотно делили свой хлеб со странниками, направляющимися в Тур. «Мастер Фридерикус» иногда мог заработать пару пфеннигов, излечивая их незначительные недомогания, правда, встречались и тяжелобольные.

— Лучше бы эта женщина умерла дома, а не пускалась в дальнее странствие.

Соломон дал женщине обезболивающую настойку. Все ее тело было покрыто нарывами, она страдала от вздутия живота и кричала от боли, когда повозку подбрасывало на кочке. Ее дети с любовью заботились о ней — один из ее сыновей был торговцем и организовал эту поездку, — однако, по мнению Соломона, она едва ли доедет живой до места назначения. Тем не менее магистр заявил, что звезды к ней благосклонны, и она просияла, услышав эти слова. Хоть Герлин и не верила его прогнозам, однако она полагала, что вреда они не приносят.

То, что господин Фридерикус оказывал помощь путешественникам, должно было убедить господина Бертольда в том, что его подопечный действительно обладает умениями цирюльника. Уступив настоятельным требованиям Авраама, лекарь даже вырвал пару зубов, чтобы его роль выглядела правдоподобной.

Сам же Авраам совершенствовал свои навыки жонглирования и расхваливал своего мастера, как рыночный зазывала. Соломон испытывал при этом чувство неловкости, однако он, разумеется, понимал, как важно было хорошо играть свою роль. Герлин чаще всего скрывалась в повозке, когда они встречали других путников. То, что господин Бертольд сопровождал их, пугало ее — он мог вспомнить, где ее видел. Практически все группы путешественников сопровождали вооруженные рыцари, а в Лауэнштайне во время правления Дитриха бывало много гостей, так что и другие рыцари могли узнать Герлин, и они могли встречаться с ней и когда она была юной невестой, и когда стала хозяйкой крепости.

Будь на то воля Соломона, он также держался бы в стороне от всех. На рынке в Кронахе он раздобыл дешевую шахматную доску, и ему, равно как и Герлин, нравилось вечером, после того, как Дитмар засыпал, сыграть партию. Герлин наслаждалась спокойствием и мирной обстановкой. Именно в тот момент, когда она больше всего нервничала, дружелюбная манера лекаря оказывала на нее благотворное влияние. Иногда она даже сравнивала его с Флорисом, однако находила, что рыцарь пробуждал в ней совсем другие чувств. Когда она оставалась с Флорисом наедине, ее сердце билось учащенно, она испытывала радостное возбуждение и даже счастье.

Соломон не вызывал в ней таких ощущений, однако теперь Герлин нередко ловила себя на мысли, что у него сильное, гибкое тело. Ей нравилось, когда рука Соломона случайно касалась ее руки, когда он брал у нее поводья или когда она протягивала ему хлеб или чашу с бульоном. Хотя Герлин и стремилась остаться наедине с Флорисом, она в тоже время и боялась этого, а вот беседуя с Соломоном или играя с ним в шахматы, она отдыхала и расслаблялась. Она охотно проводила бы с ним все время, однако Авраам заявил, что им пойдет на пользу общение с мастером Мартинусом и его свитой.

— Мы не должны их чуждаться! — то и дело говорил он. — Это в духе евреев, рыцари могут что-то заподозрить, как и господин Мартинус. Поэтому лучше присоединяться вечером к их обществу у костра. Думаю, тебе, мастер Фриц, несомненно, не терпится раскритиковать нашего звездочета…

Авраам подмигнул дяде, и тот в ответ улыбнулся. То, что у них с магистром серьезные разногласия, было очевидно, и «мастер Фридерикус» и магистр Мартинус могли часами спорить о сути астрологии. Герлин и Авраам быстро уставали слушать их споры, а вот ученик Мартинуса зачарованно ловил каждое слово и то и дело пытался вставить свое. Уже на втором предложении его мастер затыкал ему рот. Похоже, он был невысокого мнения о своем ученике. Но он никогда не делал ничего, чтобы избавиться от общества девушки Марии, которая сразу же присоединялась к мужчинам, когда дело доходило до спора. Она внимательно слушала и никогда не вмешивалась в разговор, хоть иногда казалось, что она вот-вот лопнет от напряжения. Похоже, она понимала, о чем шла речь, и у нее было свое мнение, однако, вместо того чтобы высказать его, она робко молчала, всегда пряча лицо под вуалью. Мария всегда сидела немного позади магистра. Свое одобрение или несогласие с теми или иными доводами она выражала легким кивком или нервно теребила подол платья.

Разумеется, Соломон не признавался в том, что ему нравилось спорить с Мартинусом, и, похоже, магистр высоко ценил ученость «цирюльника». Уже в первый день поездки Мартинус обратился к нему с жалобами, причем сам же и поставил себе диагноз.