Книга Зачем? - Елена Черникова

Когда до Москвы осталось несколько шагов, Ужовы остановились, дождь усилился. Наступило 4 сентября. Васька прижался к отцу:

- Ты знаешь, пап, я что-то привык...

- К дождю? - улыбнулся отец.

- К тебе. Я люблю тебя. Маму тоже. Мне вдруг стало стыдно, что я был вундеркиндом.

- Ты и сейчас вундеркинд.

- Но теперь мне от этого стыдно, понимаешь? Я перестал считать себя самым умным.

- О, за одно это тебе многое простится! - рассмеялся отец. - Я надеюсь вскоре примкнуть к твоему коллективу излечившихся от гордыни. Вот-вот примкну. Внимание: примыкаю!

Они, счастливые, обнялись и поднялись в воздух. Московская атмосфера сразу дала понять им, что граница города ими пересечена: запахло.

- Ерунда, правда, пап? - сказал Васька, целуя отца, от чего Иван Иванович попал на седьмое небо. И ему там очень понравилось.

- Вась, чмокни ещё!

По уши в непривычных нежностях, отец и сын летели над Москвой, перестав думать и не выбирая пути. Просто летели и летели, обнимаясь всем существом, которое впервые оба ощутили как общее.

Над Кремлём их засекли. Их вообще ждали круглосуточно, и вдруг подарок - сами явились, в самую серединку! Дежурные сообщили старшему офицеру. Тот велел следить за малейшим движением объектов, не трогая. Дело было в том, что именно в тот момент успешно завершилась спецоперация по похищению генерала Сидорова из клиники: старший офицер справедливо решил, что гипнотизёров он уж как-нибудь и сам найдёт. Причём особо молчаливых.

Кузьму Африкановича начали будить в шесть утра. Медсестра не справилась, позвала санитаров, стали думать, но не справились с этим процессом и разбудили врача. Он, чуя большие осложнения в судьбе, примчался, перевернул генерала на спину и - парик свалился сам. На койке генерала спал один из санитаров клиники, талантливо загримированный, переодетый и до помрачения заколотый снотворным.

- Понятно. - Врач быстро осмотрел палату. Ничего. - Молчать до гробовой доски, понятно? Или пока я не прикажу говорить. Понятно?

Персонал в панике испарился. Врач сел в кресло у окна и пощупал свой пульс. Понятно. Позвонить жене генерала? И что сказать? Вашего мужа, то есть нашего самого ответственного пациента, почётнейшего чекиста, кладезя какой-то бесценной информации, которую мы должны были получить и не получили, - украли? И куда мы смотрели? А куда мы смотрели? Ну и на закуску врач запрограммировал феерическое предложение: возьмите себе на память, сударыня, вашу маленькую оранжерею... Вообразив это всё в красках и в лицах, врач тихонько выбрался из палаты, прихватив с собой улики - парик, пижаму, мелкие личные вещи генерала, маску-грим, - бросив голого санитара в объятиях Морфея.

В его кабинете был сейф, где он хранил мелкие зеленоватые деньги, которые иногда высыпались - совершенно случайно - из карманов пациентов. Не желая травмировать их материальными воспоминаниями о покидаемой светской жизни, врач собирал эту шуршащую падалицу в коробочку. Годами.

Сейчас она могла пригодиться. Открыл, пересчитал, положил в кейс, закрыл сейф, переоделся в городское платье, вышел, сел в машину и поехал на вокзал. Да-да, на Белорусский вокзал. Он же не сумасшедший, чтобы летать в такую погоду на самолётах. И, выбрав новое направление в жизни и творчестве, купил билет до Минска.

Старший офицер сидел рядом с похищенным Кузьмой Африкановичем и ждал. Генерал спал - почему-то в полном молчании, хотя офицер прекрасно помнил, что рассказывал о постоянном ночном словотечении Сидорова его врач.

"Может, на него так действует привычная кабинетная обстановка? Успокаивает?" - с надеждой подумал старший офицер.

Занималось утро. Хмурое, серое, мокрое. Старший офицер с небольшим злорадством подумал о трясущихся в ледяных облаках Ужовых. Ничего, недолго вам всем осталось Родину дурить. Все эти секреты - вот они, в кулаке. Он даже руку вскинул. Правую. И по локтевому сгибу хлопнул - левой. Левой. Левой.

Перед глазами размечтавшегося офицера почему-то поплыли картины его суворовского детства. Воспитанники маршируют. Плац. Знамя. Левой. Левой.

Он так разыгрался - видимо, сказалось напряжение последнего времени, - что поменял руку и теперь хлопал ребром правой руки по локтевому сгибу левой. Кругом! Ещё раз меняем руку! Левой. Правой!

Он вскочил и пустился в пляс. Вприсядку. Показалось мало - перешёл на брейк-данс. Ух, здоров! Ай, молодец! Как я их!..

Притомившись, офицер счастливо раскинулся на ковре, улыбаясь от уха до уха. Давненько он не был так доволен собой. Жаль, что не похвастаешься. Нельзя. Служба.

- Да что уж там, похвастайся, - раздался с дивана спокойный голос Кузьмы Африкановича Сидорова. - Давай, вояка. Докладывай.

Старший офицер отлевитировал от пола, с трудом придал телу вертикальное положение и воззрился на начальника. Тот сидел на диване и курил. И с малозаметной усмешкой смотрел на опупевшего от неожиданности коллегу.

- Что такое? Ты думал, они меня там совсем... курить отучили? - Сидоров рассмеялся своему удачному эвфемизму.

- Товарищ генерал! - И опять столбняк.

- Всё ясно. Молодец. Благодарю за службу. Давай выпьем.

- А вам уже можно? - сглупил старший офицер.

- Да-а... - ответил генерал. - Прав был главшпан: учиться, учиться и учиться. Брысь!

Старший офицер, расплёскивая остатки своего высшего торжества, унёсся за выпивкой. Вот ведь как н...л их всех генерал Сидоров! Вот ведь.

- Пап, нас пасут! - прислушавшись к вибрациям воздуха, сказал Васька. - Ты слышишь? Может, в какой-нибудь Париж махнём?

- Слышу. Может. Когда всё закончится. Знаешь, увидеть Париж и умереть. Слыхал про такое произведение искусства?

- Нет. Всё впереди.

- И такое произведение тоже уже было.

- Значит, у меня сейчас - воспоминания о будущем?

- О, а таких было даже несколько!

Они опять засмеялись. Решили подняться повыше и проверить - куда достают радары их преследователей. Ужовы - оба - одинаково остро ощущали направленные с земли лучи внимания. Поначалу жёсткие лучи, как ни странно, с высотой не ослабевали, а крепли, становились более цепкими. Даже липучими.

- Интересно, - задумался Иван Иванович. - Впрочем, наши товарищи изобретатели могут всё. Давай ещё повыше!

За облаками, где уже не было дождя, сияло ледяное солнце. Ужовы не боялись холода. И ещё: они сейчас узнали, что подниматься могут сколько угодно. Их полёт не зависит ни от наличия воздуха, ни от гравитации. Они могут лететь куда угодно. Земля была не властна удержать их. Полёт стал естественным, как в прежней жизни - дыхание.

Но только один - наисильнейший - двойной луч ни на секунду не отрывался от них. Вот уже все остальные отлипли, оторвались, отклеились, и лишь он один ласково держал их: казалось, что за сердца. Этот луч не мешал лететь. Он просто был. Как бесконечная нить серебра. Как межпланетный голос монохорда.