Книга За короля и отечество - Линда Эванс

— Смерти, Эмрис Мёрддин, я боюсь не больше, чем ты. И уж ты-то не можешь не понимать, что мое место — в кузнице, среди моих людей. Выковывая мечи и врачуя в меру сил пострадавших.

Он нахмурился.

— Неужели ты так низко оцениваешь наши шансы на победу, что готовишься врачевать раненных при осаде Тора?

Ковианна негромко рассмеялась.

— Ох нет, ты меня совершенно не так понял. Я всецело уверена в силе наших воинов. Но когда короли требуют сотни мечей, и срочно, кузнецы работают без передышки, почти не отвлекаясь на еду или на сон. Даже подмастерья валятся от измождения, а что уж говорить о мастерах, которые за месяц выковывают больше клинков и наконечников, чем в обычное время за полгода. Работа, которую выполняют в такой спешке, неизбежно влечет за собой несчастные случаи, а то и смерть. В такое время без врачевателей не обойтись.

Мёрддин даже зажмурился от удивления, что изрядно ее развеселило: не так уж часто кому-либо удавалось удивить премудрого друида.

— Прости меня, дорогая, за глупость, — с извиняющейся улыбкой вздохнул он. — Зато, — он нежно погладил ее по щеке, — у меня будет приятное общество по дороге на юг.

Ковианна позволила своему взгляду смягчиться.

— О лучшем спутнике я и мечтать не могла бы, Мёрддин.

Он осторожно поднял ее лицо за подбородок и поцеловал в губы.

— Дорога нам предстоит долгая, но, увы, в обществе других, — нежно прошептал он ей на ухо.

— Даже в битком набитой таверне найдется конюшня, — шепнула она в ответ, — а на конюшне — сеновал, и вряд ли даже самые бдительные конюшие сторожат его всю ночь напролет.

Он громко рассмеялся.

— Чего-чего, а на сеновале я не бывал… — он помолчал, подсчитывая, — должно быть, лет двадцать, если не ошибаюсь. Кажется, как раз после ночи на сеновале я решил на ней жениться.

Ковианна, которую изрядно раздражало любое упоминание о жене Эмриса Мёрддина, шлепнула его вроде бы игриво, но больно. На деле Ковианна терпеть не могла Мёрддиновой жены, которая не только не собиралась оставлять мужа вдовцом (похоже, она могла бы пережить и самого Господа Бога), но и, будучи на редкость подозрительной сучкой, совала нос в дела Ковианны всякий раз, как обеим женщинам случалось оказаться в одном городе. А это было не так уж редко, что сильно мешало Ковианне выкачивать из Мёрддина все, чему он мог ее научить, — включая, например, то, как осуществлять свои чаяния, чтобы они казались при этом чьими-то чужими идеями, или как играть на амбициях британских королей, тупее и скучнее которых, по мнению Ковианны, найти в мире почти невозможно.

Мёрддин поморщился.

— Прошу прощения, Ковианна, — постараюсь не вспоминать про нее. Во всяком случае, на время дороги на юг до Кэр-Бадоникуса.

Да уж, постарайся, прошипела про себя Ковианна, продолжая мило улыбаться в глаза Мёрддину. Как показывал ее опыт, мужчины, даже обладающие друидическими знаниями, как Мёрддин, сплошь и рядом вели себя как совершеннейшие идиоты, прислушивающиеся не к своим мозгам, но единственно к своим мужским достоинствам.

— Пойду, — произнесла она, однако, вслух, — присмотрю за тем, чтобы мои снадобья уложили как надо.

— Что ж, встретимся на пути из Кэрлойла.

Ковианна проскользнула обратно в залу и поискала взглядом Арториуса: тот был целиком поглощен разговором с седобородыми королями и их наследниками. Дукс беллорум уже снял свой меч; во всяком случае, ни его, ни ножен нигде в зале не было. Поэтому Ковианна на цыпочках пробралась в комнату, отведенную Арториусу и Ганхумаре.

Юной королевы в комнате она не застала, хотя повсюду были в беспорядке раскиданы ее платья и украшения. Из-под одного из дорогих шелковых Ганхумариных платьев виднелись ножны Арториусова меча. Ковианна вытащила искусно выкованный меч из ножен и небрежно бросила его на кровать среди груды шелков, мехов и привезенной из Константинополя кашемировой шерсти.

Что ж, меч она оставит Арториусу — теперь от загубленной репутации его не будет отделять ничего, кроме обнаженного клинка. Вся мощь Калиберна заключалась не в дамасской стали, столь ценимой богатыми военачальниками, а в ножнах — а как раз их-то Ковианна собиралась оставить у себя. Тихонько посмеиваясь, она спрятала ножны в складках юбки и поспешила к себе в комнату спрятать их среди оставшейся поклажи.

Интрига, подумала она со счастливым вздохом, доставляет почти столько же наслаждения, сколько убийство. Особенно тогда, когда одно связано с другим, как и должно случиться — если, конечно, все пойдет, как она задумала, — со всеми, кого она опутала этой своей маленькой отравленной паутиной.

Кэр-Гретну даже деревней не назовешь, уныло думала Бренна, пока их кони плюхали по грязи от ворот в городской стене к крепости, больше смахивавшей на глинобитную лачугу. Размерами она уступала даже сторожевым крепостям на римском тракте между Гододдином и Стрэтклайдом, а весь гарнизон ее сводился к десятерым солдатам, их толстушкам-женам, копавшимся в пыли тощим курам и таким же тощим ребятишкам. От городской стены тянулся пологий склон, обрывавшийся у залива Солуэй-Фирт. Окрашенные закатом в алый цвет волны шлепали в илистый берег и узкую полоску песка, на которой сушились рыболовные сети. От моря пахло илом, дохлой рыбой и нечистотами.

Ты хочешь, спросила Бренна, с трудом пряча брезгливость, заночевать здесь?

Моргана вздохнула.

Даже за такими стенами безопаснее, чем просто на дороге, где можно напороться и на ирландских налетчиков. Мне эта вонь нравится не больше, чем тебе, но я предпочитаю потерпеть, но проснуться поутру живой и невредимой.

Поскольку возразить на это ей было нечего, Бренна постаралась дышать через рот и пореже, пока ноздри не свыклись немного со всепроникающей вонью. Хорошо хоть, внутри крепость была вычищена до блеска командирской женой. Готовясь к визиту августейших особ, она поставила на ноги весь город, раздобыв лучшей еды, лучшие постели (временно реквизированные у зажиточных горожан) и даже бочонок эля из местной таверны. Лайлокен немедленно вооружился своей арфой и исчез в этом заведении в надежде подзаработать.

Моргана разумно не стала мешать женщинам Кэр-Гретны в готовке ужина и вечерней уборке. Медройт последовал за Лайлокеном в таверну в надежде развлечься после нелегкой недели в Кэрлойле, тогда как сыновья Морганы (правда, под неусыпным надзором охраны) резвились с деревенскими мальчишками, катая палками деревянные обручи в обществе полудюжины восторженных щенков. Сама Моргана в поисках тишины и спокойствия, которых не могли ей обеспечить ни таверна, ни дети, ни взбудораженный их приездом гарнизон, отыскала местную деревянную церковь.

Она ступила в прохладный полумрак церкви. На грубо сколоченном столе мерцало несколько свечей. Здесь не было ни хоров, ни скамей — только пол из вытертого ногами песчаника, довольно красивый резной алтарь и яркие росписи на обшитых досками стенах. Христианские святые соседствовали здесь с языческими символами, пережитками прежней веры, так и не вытесненной до конца несколькими столетиями христианства. Моргана преклонила колени и перекрестилась на алтарь, потом плотнее запахнула свой плащ с меховой опушкой и медленно подошла к алтарю. По крайней мере здесь, в церкви, царила блаженная тишина, которой ей так не хватало: в вихре событий последней недели она даже не могла позволить себе хотя бы оплакать мужа.