Книга Страж фараона - Михаил Ахманов

Ее гневный взгляд упал на Хоремджета, жезл протянулся к нему, и все в огромном зале поняли, кто здесь верные, а кто – виновные.

Лицо царицы застыло, губы сжались, потом меж ними блеснула полоска зубов, и два слова, будто два камня, рухнули в зал:

– Убейте его!

Семен шагнул вперед, сжимая секиру и не спуская с Хоремджета глаз. Тот побледнел, но руки его не дрожали, и лезвие окровавленного топора смотрело в грудь противнику.

– Кажется, сегодня не твой день, – произнес Семен. – Лица богов от тебя отвернулись, военачальник.

– Кто знает их волю? – Хоремджет ухмыльнулся краешком рта. – Мы ведь ее не слышали... – Голос его внезапно окреп. – А слышали слабую женщину, для чьей головы корона Та-Кем слишком просторна и тяжела! Место ей – на ложе, и там она будет в грядущую ночь. На мягком пышном ложе!

– Не на твоем, – сквозь зубы пробормотал Семен, поднимая секиру.

Лезвия скрестились с лязгом, и Хоремджет пошатнулся. Щеки его побледнели еще сильней; казалось, он понял в это мгновенье, что уступает противнику во всем – в телесной мощи и оружии, в ловкости и быстроте, а главное – в предназначении судеб; боги и правда были не на его стороне.

Но дух его не был сломлен.

– Знаешь, скольких я отправил к Сетху? – прошипел он, впившись в Семена бешеным взглядом. – В стране Хару и в стране Джахи и даже у Перевернутых Вод имя мое вспоминают с ужасом... Я сделаю то же, что делал там: вырву твою печень и скормлю гиенам!

– Не стучи кадыком, фраер, – сказал Семен. – Нынче ваши сидят в глубокой и не пляшут!

Для поношения врагов “великий и могучий” был, разумеется, уместней языка роме. Жаль, что Хоремджет ничего не понял!

В течение минуты или двух они обменивались сильными ударами, и блеск зарубок на топоре Хоремджета подтверждал, что бронза уступает стали. Лоб военачальника оросился потом, задрожали губы, глаза метались по сторонам, приказывая, умоляя: дротики!.. метните дротики!.. Но ни одна рука не поднялась, ни одно копье не прорезало воздух. Бросив взгляд на галерею, Семен увидел, что Меруити по-прежнему там – стоит в царских регалиях, вздернув маленький упрямый подбородок, тянет плеть и жезл к потолку, напоминая, что в воле ее отныне кары и милости, смерть и жизнь. Пора кончать, подумал он, загнав Хоремджета в угол между стеной и основанием лестницы.

Он подцепил топор противника крюком, дернул, пригибая к полу, и тут же стремительным движением послал секиру, точно копье, вперед и вверх, трехгранным острием под челюсть. Голова Хоремджета откинулась, затылок стукнулся о камень, глаза остекленели; струйки крови хлынули из носа и уголков рта. Он умер мгновенно, не успев ни крикнуть, ни застонать, – железный штырь пробил дыхательное горло и впился в мозг. Секунду-другую Семен, стиснув топорище, держал Хоремджета словно жука, приколотого к стене, потом выдернул пику и отступил назад. Мертвое тело качнулось и рухнуло к его ногам.

– Жил, как пес, умер, как крыса, – пробормотал Семен и направился к лестнице.

* * *

Они собрались в малом тронном зале – вельможи, военачальники, жрецы, вернейшие из верных, разделившие с царицей надежду, неуверенность и страх – все, что выпало им в это утро. Из нижних покоев дворца еще не убрали погибших, и запах крови пропитывал воздух тяжелыми душными миазмами. Сквозь окна струился полуденный зной и слышались резкие команды Усерхета, Хорати и теп-меджет: одни из них расставляли в парке караульных, другие подгоняли солдат, выносивших мертвые тела, третьи осматривали пленных мятежников, проверяя, крепко ли их повязали и не осталось ли у кого оружия.

Хатшепсут сидела в кресле, все еще в парике и короне, стискивая в тонких пальцах царские регалии. Официальное восшествие на престол, процедура долгая, торжественная, утомительная, была еще впереди, но власть уже принадлежала ей – женщине-фараону с тронным именем Маат-ка-ра, что означало “Богиня истины, душа бога солнца”. Власть ее являлась неоспоримым фактом, признанным всеми мужчинами, что столпились у кресла владычицы Та-Кем. Их было полтора десятка: Хапу-сенеб и Инени в белых одеждах и леопардовых шкурах, дряхлый полководец Саанахт, едва державшийся на ногах от волнения, Нехси, царский казначей, Сенмут – еще не смывший кровь, с рукой, обмотанной повязками от локтя до запястья, невозмутимый Хенеб-ка, Нахт, хранитель сокровищницы, хаке-хесеп столичного нома и несколько других вельмож. Ждали Инхапи и градоначальника Пенсебу; первый должен был удостоиться чина правителя Дома Войны, сменив на этом посту Саанахта, второй – доложить, что порядок в Уасете восстановлен, что мятежных чезу удавили, а их солдат лишили чести и ведут к кораблям для отправки на юг.

Семен стоял у окна, посматривал в знойное небо цвета поблекшей бирюзы, а на царицу старался не глядеть. Там, в кресле, сидела сейчас не его Меруити, не сказочная фея с гибким станом и бедрами, как греческая амфора, а повелительница самой могучей державы текущих времен. Глаза ее были суровы, локоны спрятаны под париком, тело – под плотной одеждой, а губы – прекрасные, яркие, но изрекавшие лишь приговоры и повеления – сейчас не располагали к поцелуям.

В зал, кланяясь и приседая, вошел управитель дворца, бросил почтительный взгляд на владычицу. Она чуть заметно кивнула, разрешив говорить. – Великий Дом, дочь Гора... Брови Хатшепсут гневно сдвинулись, зрачки сверкнули.

– Червь! Ты забыл, перед кем преклоняешь колени? Забыл, как обращаются к пер'о? Нужно напомнить? – Она наклонилась вперед, сжимая плеть и изогнутый скипетр. – Начни снова! Я слушаю!

“Вот так-то! – подумал Семен, глядя на побледневшего управителя. – Не слышал про женскую эмансипацию? Ну, еще услышишь!”

– Великий Дом, сын Гора, благой бог... Тысячу раз простираюсь ниц и целую прах под твоими стопами – да будет с тобою жизнь, здоровье, сила! Трапезную привели в порядок. Там вино, напитки, фрукты и еда. Если соизволишь...

Лицо царицы смягчилось, она махнула рукой.

– Саанахт и Хапу-сенеб, идите... и другие тоже... Вам надо подкрепиться, ибо день сегодня будет долгим и потребует много сил.

“Хорошая мысль”, – решил Семен, направляясь вслед за вельможами к выходу. Он вдруг почувствовал, как пересохло в горле, как пусто в животе, как ему хочется сесть на скамью рядом с братом и другом Инени, заглянуть им в глаза и сказать...

Сильные пальцы стиснули его плечо.

– Останься, господин. Великий Дом – жизнь, здоровье, сила! – желает говорить с тобой.

Он обернулся и увидел бесстрастную физиономию Хенеб-ка. Еще увидел кресло, сидевшую в нем женщину и двух мужчин по обе стороны. Один – с бритым черепом, в белых жреческих одеждах и леопардовой шкуре, свисавшей с узких плеч; другой – с пятнами крови на тунике и в полотняной повязке, с мечом у пояса.

Инени и Сенмут...

Брат улыбнулся ему и поманил рукой. Улыбка эта была странной, будто выдавленной через силу – да и на лице Инени Семен не заметил большого счастья. Царица тоже помрачнела.