Книга В поисках утраченных предков - Дмитрий Каралис

— И каким ветром тебя занесло на второй этаж?

— Повторяю: я поднялся, чтоб проверить, закрыты ли форточки.

— А почему они должны быть закрыты? — интересовалась тетя Зина.

— Ну, Жора у нас любит порядок, — догадался отец. — А тут все-таки чужое имущество…

— Правильно, — кивал дядя Жора, — именно поэтому. Чтобы птицы, например, не залетели… Или чужие кошки не забрались…

— Чужие кошки! — сверкала глазами тетя Зина. — Не они ли тебя расцарапали?

По лицу дяди Жоры я видел, что ему очень хочется прокомментировать соображения супруги насчет чужих кошек, но он сдерживается.

Так вот. Поднявшись на второй этаж, дядя Жора зацепился ногой за коврик и повалился, как спиленный столб, пробив головой ветхую дверцу шкафа. Он влетел в пахнущую нафталином темноту, его голова застряла в фанере, а острые края впились в шею.

«Ни фига себе уха!» — подумал в тот момент дядя Жора, но тут же решил, что это пустяк: он переждет боль, обломает фанеру и вытащит голову.

Но не тут-то было!

Фанерка оказалась хлипкой только в одном месте. К тому же конец бороды зацепился за края дырки, остался снаружи и тянул голову вниз, как лошадиная уздечка. Дядя Жора собрал волю и втянул бороду в шкаф, но, отдышавшись, понял, что совершил ошибку: теперь борода и уши мешали голове дать задний ход и вытянуть ее из колючего капкана.

Правда, руки у него остались снаружи, но дядя Жора лишь кончиками пальцев дотягивался до головки ключа и не мог повернуть его, чтобы открыть дверцу.

В шкафу висели старые драповые пальто, и их ткань царапала лицо. От нафталина начали слезиться глаза. Дядя Жора попробовал взвыть, как корабельная сирена, но хорошего звука не получилось. К тому же он вспомнил, что запер входную дверь, которая, когда была открыта, все время распахивалась и скрипела. Он стал припоминать всякие нравоучительные истории из книжек и кинофильмов. Как, например, волк, попавший в капкан, перегрызает себе лапу или как аквалангист под водой отпиливает застрявшую в железках руку. Но голова, как известно, одна, и дядя Жора, покрутившись и обессилев, отдал ей приказ придумать способ, как вытащить саму себя без ампутации.

Когда мы звонили в дверь, он догадался, что это мы. И пытался хрипло подвывать из завешенного тряпьем короба. А также стучал ногой по полу, давая знать, что он жив. Но пол, застеленный половиками, и вельветовые венгерские тапочки, которые он надел, не давали хорошего звука. К тому же головой много не покрутишь, если вокруг шеи тысяча иголок и одна из них может проколоть сонную артерию.

— И как же ты выбрался? — Тетя Зина, похоже, не до конца поверила в злоключения мужа и хотела поймать его на вранье.

— Под утро и выбрался. Благодаря природной смекалке и ловкости. Мы, кронштадтцы, нигде не пропадем, тебе это хорошо известно. Плечами расшатал фанеру и вырвал ее из рамки дверцы.

— И что?

— И ничего! Вышел, как дурак, с этим фанерным жабо на улицу. Поплелся к сторожу. Собаки, увидев меня, завыли и разбежались. Разбудил этого черта. Он пошел пилу искать. Притащил — двуручку!.. Чуть голову мне не отпилил, болван. Вот смотри, какие кровоподтеки на шее. Стал снимать с меня этот фанерный стульчак, опять борода зацепилась…

— Борода! — восклицала тетя Зина. — Некоторым мужчинам зачем-то борода вдруг понадобилась! А? Чарли, ты не знаешь, зачем им эта чертова борода с сединой?..

Чарлик всем своим видом давал понять, что не знает, зачем некоторым мужчинам понадобилась борода. Да разве в этом дело, когда хозяин нашелся…

Когда у дяди Жоры зажили царапины, а уши стали нормального размера, он сбрил бороду и вновь стал с братом на одно лицо.

Наверное, он поступил правильно, хотя борода ему и шла. Но без нее в нашем доме сразу стало спокойнее…

Однажды я потихоньку зашел на веранду, чтобы взять с комода спички, и услышал, как мама на кухне спросила отца: «Надеюсь, тебе не хочется отпустить бороду по примеру брата?»

Я замер. В кухне установилась тишина, и когда я заглянул туда через тюлевую занавеску, то увидел, что папа с мамой стоят обнявшись и целуются, как молодые.

Я на цыпочках вышел с веранды и бросился бежать к беседке. И сердце почему-то радостно перекувыркнулось в груди.

III. Кронштадтские пупки

1

Мы с родителями обедали, когда позвонил дядя Жора и сказал, что у них в квартире третий день живет впавший в запой кронштадтец, с которым он познакомился в книжном магазине «Бригантина», пока стоял в очереди за книгой Конецкого «Среди мифов и рифов».

— И что ты думаешь! — радостно сказал дядя Жора. — Он родился на три дня позже нас с тобой! Видел бы ты его пупок! Это не пупок, а произведение искусства! Приезжай, посмотришь!

— И сколько же ты взял книг? — сухо осведомился отец.

— Две, естественно. Тебе и мне. Пришлось два раза в очередь вставать.

— Молодец, — смягчился отец. — Скоро приеду…

— Господи! — сказала мама. — Вы с этими пупками, как дети малые. Никак не наиграетесь. Вот сейчас сядете в кружочек и будете, как три дурака, любоваться своими пупками…

— Выбирай, пожалуйста, выражения, — сказал папа. — Там редкий экземпляр. К тому же нашего года рождения.

— Ну и ехал бы этот редкий экземпляр домой, вместо того чтобы по чужим домам со своим пупком светиться! Бедная Зина!

— Нас не так много осталось, — печально сказал отец, — можете и потерпеть. — Сказано было так, словно родившиеся в Кронштадте были малым исчезающим народом. Отец закончил обедать и стал собираться. — К тому же Жора мне книжку Конецкого купил. Надо забрать.

— Может, и мне с тобой прокатиться? — Я отнес грязные тарелки в раковину и посмотрел на отца.

— Правильно, — сказала мама. — Если уроки сделал, прокатись. Я хоть от вас отдохну.

Отец с дядей Жорой родились в Кронштадте с интервалом в несколько минут, и пупки им завязали специальным, как они уверяли, морским узлом.

Если у большинства людей пупок живет в углублении живота, то эти, кронштадтские, напоминали выпуклую пуговицу, пришитую к брюху так, что не подковырнешь.

Желающим знать историю пупков отец или дядя Жора объясняли, что до войны в кронштадтском госпитале пупки мальчикам завязывали специальным образом, что исключало попадание в углубление живота грязи и пота и помогало избежать воспалительных процессов. Традиция, дескать, тянулась со времен Петра, который своим указом повелел: «Младенцам мужеского пола, явившимся на свет Божий в Питерсбурхе и Кроншлоте, пуповину вязать на особый флотский манер!» Тут дядя Жора вскидывал указательный палец и похлопывал себя по животу, давая понять, что его-то пупок есть продукт неукоснительного соблюдения петровского указа, а вот с остальными надо еще разобраться. Ибо в Ленинграде традиция порушена, пупки нынче вяжут, как попало, и, только если повезет, можно встретить человека, чей узелок в центре живота соответствует петровскому наказу. И чаще всего этот доблестный человек родился в Кронштадте. После такой лекции любому становилось ясно, что эталонным петровским пупком следует считать именно дяди-Жорин пупок, а затем уже моего бати, появившегося на свет через несколько мгновений после брата-близнеца.