Книга Дневник любви - Тадеуш Доленга-Мостович

Ей было в то время едва восемнадцать лет. Родители ее умерли, поэтому, закончив обучение в пансионате, она поехала к своей старшей сестре, пани Сулигво. Супруги Сулигво жили в своем имении в Западном Полесье. У них было уже двое сыновей. (Я знаю их обоих. Один служит в военном флоте, а второй занимает высокую должность в промышленности Силезии). Тогда ребятам было около десяти или двенадцати лет. Пан Сулигво, намного старше жены, был полностью поглощен хозяйством и не уделял никакого внимания воспитанию детей. К мальчикам приставили гувернера и учителя в одном лице, пана Анзельма. Кроме этих пяти обитателей и еще немногочисленной прислуги, в большом мрачном доме не было никого.

Вскоре после приезда тетя Магдалена заметила, что отношения между ее сестрой Анелей и учителем далеко не те, которых мог бы желать хозяин дома. Но он, казалось, ничего не замечал.

Соседей у них почти не было. Но даже и те знакомые, живущие в радиусе пятнадцати-двадцати километров, избегали имения Сулигво. Там всегда царила гнетущая тишина. Хозяин, освобождаясь от дел, запирался в библиотеке. Мальчики кроме уроков проводили время в тихих развлечениях, в которые никого не посвящали. Анеля сновала по дому бесшумно, словно тень. Тогда она еще была хороша собой. (Я ведь познакомилась с ней, уже когда она была парализованной старушкой. Был ли между ней и паном Анзельмом роман, тетя Магдалена до сих пор не знает. Но думает, что нет. Это была какая-то болезненная, ненормальная любовь, которая неизбежно должна была возникнуть в том захолустье.

— Может, теперь, — сказала тетя Магдалена, — когда я знаю свет и многих людей, я бы смотрела на пана Анзельма совсем другими глазами. И все же в одном я уверена: равнодушно бы не прошла мимо него, так как это был человек необыкновенный. Ему тогда едва минуло тридцать, а знал он столько всякого, что просто чудо. Окончил два факультета, объездил многие страны. Широта его интересов свидетельствовала о недюжинном уме и несомненной интеллигентности. Но при всем том он был совершенно не приспособлен к жизни. В таком возрасте и с таким образованием он томился в той глуши нищенски оплачиваемым гувернером, кое-как выполнял свои обязанности, собирал разные растения, зная название каждого из них, но собирал беспорядочно и, в конце концов, выбрасывал их на помойку. И так было во всем. Единственное его развлечение, если это можно назвать развлечением, составляли несколько ежедневных партий в шахматы с паном Сулигво. Он всегда выигрывал. Вечерами, когда все ложились спать, пан Анзельм оставался в малой гостиной с Анелей. Он читал ей стихи или играл на стареньком фортепиано, им самим настроенном. О чем они говорили и говорили ли вообще, я не знаю. Анеля уходила к себе слишком поздно. Я каждый раз слышала, как под ее ногами скрипел пол в коридоре.

— А вы никогда не спрашивали у тетушки Анели, что их связывает?

Тетя Магдалена покачала головой.

— Нет. Сначала это меня нисколько не интересовало. Я впервые в жизни радовалась полной свободе. Делала себе, что хотела. Никто не обращал на меня внимания. Да и, наконец, мы с Анелей никогда не были в близких отношениях. Нас разделяла разница в возрасте, характерах, условиях, в которых мы воспитывались. Однажды я встретила п. Анзельма в отдаленной аллее заброшенного парка. Мы разговаривали часа два. С этого все и началось. Была осень…

— И вы сразу же в него влюбились.

— Нет. Тогда еще нет. Но настала зима. А надо тебе сказать, что здоровье я имела весьма слабое, и наш дядя хотел, чтобы я хотя бы год отдохнула в деревне, а потом уже приехала к нему. Запертая в четырех стенах того унылого дома, я все больше тянулась к п. Анзельму. Никто этого вроде бы не замечал, за исключением Анели. Она стала относиться ко мне недоброжелательно, а порой и грубо. Тогда я сказала пану Анзельму, что нам нельзя бывать столько времени вместе, потому что это раздражает Анелю. Он ничего не ответил, но ничуть не изменил своего поведения. И далее искал моего общества. Впрочем, неправда: я искала его общества. А он этого не избегал. Был счастлив. Я влюбилась в него до беспамятства. А Анелю просто возненавидела. Я начала шпионить за ними. Однако ничего не обнаружила. Однажды я зашла в его комнату. Это был… это был наш первый и единственный поцелуй. Вдруг в дверь постучали. Анзельм непроизвольно повернул ключ в замке. Тогда Анеля начала изо всех сил стучать в дверь кулаками. Ее крик тревожно разнесся по всему дому. Муж ее сидел в библиотеке внизу. Там же, в соседней комнате, были и мальчики. В столовой прислуга убирала после обеда. Однако никто не пришел, никто не подал признаков жизни. Тогда Анеля побежала прочь от двери. Предчувствуя несчастье, я бросилась за ней. Когда вбежала в ее спальню, она держала в руке револьвер. Я подоспела вовремя, чтобы не дать ей натворить беды. Между тем, как я пыталась забрать у нее оружие, прозвучал выстрел. Пуля попала в п. Анзельма, возникшего в тот момент на пороге. Он упал. Его только ранило… Но она об этом не знала. Несколько минут спустя ее нашли в петле на чердаке. Веревку сразу перерезали и Анелю спасли. Ночью я тайком вышла из дома и по снежным сугробам добрела до ближайшей деревушки. Там наняла подводу… Больше я никогда его не видела…

— И не знаете, что с ним случилось?

Она молча покачала головой.

Я изумленно присматривалась к этой небольшой увядшей женщине. Могла ли я хоть на мгновение предположить, что она когда-то пережила такой ужас, эта кислая святоша, живой катехизис приличий. Бр-р-р!.. Как я должен благодарить бога, что мне не выпала такая судьба!

Рассказ тети Магдалены тронул меня до глубины души. Как одна такая минута искренних признаний может изменить наше представление о человеке! До сих пор я считала ее скучным и совершенно неинтересным существом, лишенным какой-либо личной жизни. Такой себе старой панной, которую никто не пожелал, которая поседела, не встретив мужчину, хотя бы из жалости женившегося на ней.

То-то мне казалось немного странным, что старые фотографии тети Магдалены красноречиво свидетельствовали о былой красоте, и незаурядной. Ее несчастная жизнь и вечное девичество я объясняла себе плохим характером, который был настоящим мучением для окружающих. Считала, что все поклонники бежали от нее, как только узнавали ее ближе.

Могла ли я подумать, что она сама им отказывала? Что сама избегала мужчин, лелея в себе эту болезненную и никому не нужную любовь к какому-то неприкаянному. Любовь несбыточную, странную и печальную. Не скажу, что после тетиных признаний я прониклась к ней большей симпатией. Скорее наоборот. И именно потому, что рядом с ней показалась себе более пустой и менее достойной. Я знаю, что это впечатление ложное и что со временем это пройдет. Однако суть от этого не меняется: глядя на нее, я должна сдерживаться, чтобы не сказать чего-то слишком вольного или пренебрежительного.

Интересно, все ли пожилые люди, мимо которых я равнодушно прохожу, словно это обыденные бездушные вещи, прячут где-то в себе, как и тетя Магдалена, незатухающие угли прошлых переживаний? Наверное, не все… Но возьмем, например, того же Ромека… Что я о нем знаю? Откуда мне знать, не останется ли в его душе вечная неизлечимая рана. Я обошлась с ним так легкомысленно. Ах, если бы человек мог каким-то чудом разделиться на несколько существ! Во мне наверняка нашлось бы такое, которое пошло бы за Ромеком, и такое, которое осталось бы с Яцеком, и такое, что безутешно плакало бы над могилой бедного Роберта… Много бы нашлось различных существ.