Книга Музыка и Тишина - Роуз Тремейн

Плотник и каменщик слушают ее, открыв рот от изумления. Они сжимают в ладонях золотые монеты. Они объяты страхом и волнением и молятся, чтобы им не велели совершить какого-нибудь преступления перед Богом или людьми.

— Клянитесь, — говорит София, — сделать все, что я прикажу.

— Клянемся, — в один голос говорят плотник и каменщик.

Им обещают еще золота. Велят начать работу этой же ночью и трудиться без отдыха, пока она не будет выполнена.

Кирстен: из личных бумаг

В этот отвратительный ноябрь, при том, что уже недалек день, когда на Свет появится наш с Отто Ребенок, я оказалась перед Ужасной Дилеммой.

Поразительно, как такое могло случиться. Если бы у меня была возможность действовать в Собственных Интересах и не думать ни о чем другом, не было бы и Дилеммы, а, наоборот, Сплошное Везение и Удача, которые я тут же употребила бы к собственной Выгоде, и, как мне кажется, немалой. По-моему, тот факт, что эта Проклятая Дилемма пришла мне в голову, предполагает некие изменения во мне, которых я до сих пор не замечала, а именно — я становлюсь Более Отзывчивой.

Затруднение вот в чем:

Я наконец поняла, как заполучить при Дворе Союзника, который поможет мне вести дела с врагом моего Мужа Королем Швеции Густавом.

Поняла я и то, что не могу использовать этого Союзника, не причиняя боли Эмилии.

Что мне делать?

Затруднение отпало после прибытия письма.

Оно было адресовано Эмилии, человек, который его доставил, приехал из Хиллереда, из чего я заключила, что, поскольку Король перебрался во Фредриксборг, послал его, должно быть, Лютнист.

Острым Серебряным ножом, который подарил мне Отто, я осторожно подняла печать, чтобы не сломать ее пополам, и стала читать. Была ночь, и все в Боллере (в том числе и толстуха Вибеке, которая, как Свинья в поисках Трюфелей, бродит по дому в самое неподходящее время дня и ночи) лежали в кроватях.

Свеча заливала бумагу медовым светом и делала черные слова такими четкими, что мне казалось, будто я могу пройтись языком по предложениям и слизать слова, которые окажутся удивительно сладкими на вкус.

Ведь в этом письме заключались излияния Любви, подобные тем, которые я однажды читала, когда мне было семнадцать лет и Король принялся всеми Способами ухаживать за мной, посылать мне днем и ночью послания, которые Силой Страсти сперва вызвали у меня смех, потом слезы и наконец Ответную Страсть. В жестоком Мире эти чувства так же Редки, как определенные виды птиц, которые прячутся только в банановых деревьях, а в нашем холодном воздухе высоко над облаками. И мы слушаем и слышим их песню, но потом — когда все, о чем они пели, забыто и утрачено — жалеем об этом, ибо нам так ее не хватает.

Лютнист заявляет, что с тех пор, как Эмилия покинула двор, он не спит, но каждую ночь погружается в мечты, и даже не в мечты, а в грезы наяву обо всем, к чему я стремлюсь, обо всем, чего жаждут мой ум и сердце. И в этих грезах, моя зачарованная Эмилия, Вы моя жена, а я Ваш муж, мы вместе идем в будущее, и все, что мы берем, все, что даем, делает нас еще прекраснее в глазах друг друга, и мир, извечно одержимый жестокостью и борьбой, тщеславием и уничтожением, являет нам чудеса красоты и совершенства…

Только самые жестокосердные (к каковым я некогда могла причислить и себя) не нашли бы в этих чувствах некоторого изящества. А когда я добавляю к ним Воспоминание о прекрасном Лице их автора, о том, какие у него замечательно желтые волосы, то я понимаю, какая огромная удача выпала Эмилии и что отнять ее — поистине Гнусное Деяние.

Однако здесь и возникает моя Дилемма. Разве нет у меня Оружия, опробованного на сердце Лютниста? Я уверена, что кроме него и меня никто не знает про это письмо, и вполне естественно, что он захочет, чтобы оно со временем дошло до Эмилии, которой и было предназначено, а не оставалось спрятанным в моей Гардеробной. Поэтому я рассуждаю так: неужели он не исполнит Любую Просьбу, с какой я к нему обращусь, чтобы это письмо (равно как и другие, которые он умудрится написать) дошло по назначению? И коль скоро Король так его обожает и так ему доверяет, не он ли тот Идеальный Человек для осуществления моих Планов касательно Отто?

Все, что мне надлежит сделать, кажется мне Чрезвычайно Простым. Я должна написать Питеру Клэру письмо. В нем я сообщу, что не одобряю его любви к Эмилии и не намерена позволять, чтобы хоть одно слово от него дошло до нее. Я скажу, что она моя Женщина и должна служить мне столько времени, сколько я потребую, никогда не Выходить Замуж — такова ее доля, — а ему следует постараться забыть ее.

И лишь когда он примется размышлять, как сломить мою решимость, я перейду к подлинной Сути своего письма. Я спрошу его, не может ли он разыскать и тайно переслать мне некие Бумаги из бюро Короля, в которых имеются Подсчеты, касающиеся Государственных Финансов, обнаруживающие их Плачевное Состояние. А потом пообещаю, что по получении этих бумаг, если они окажутся Удовлетворительными и Именно Теми Бумагами, его письмо будет отдано Эмилии.

Это и впрямь Отличный План. Ведь, имея в руках эти бумаги, я смогу приблизить тот день, когда мой Рейнский Граф вернется ко мне или мне позволят приехать к нему в Швецию. Ведь чем заплатит Король Густав за подобные Сведения? Уверена, что не ошибаюсь, когда отвечаю, что мой Безопасный Переезд в Швецию он сочтет ничтожно малой ценой. Итак, мое будущее снова становится светлым и блестящим. Просыпаясь по утрам, я буду видеть рядом с собой Отто, буду гладить его светлые волосы, чтобы он начинал день как вздыбленный конь.

Но что, если Лютнист окажется упрям и не сделает, как я его прошу? Что, если его Преданность Королю пересилит любовь к Эмилии, обе Любви будут обречены, она останется ни с чем, я останусь ни с чем, и нам будет суждено Одиноко стареть в Боллере…

Как тогда утешить Эмилию?

И как я найду хоть какой-нибудь покой и Утешение?

О, Господи! Однако я устала, и уже поздно! Поздний зимний вечер. Годы идут и идут, их не замедлить, не остановить. Дождь перестал.

В Боллеровском парке есть одно огромное дерево, чьи листья поздней осенью становятся красными и сверкают на солнце.

И когда я замечаю красоту этого дерева, при том что зима обрушивается на него со всей силой, то вновь обретаю страсть к Жизни. И я знаю, что не могу растрачивать оставшиеся мне годы в одиночестве и должна ехать к своему Любовнику. Другого будущего у меня нет.

Итак, мой ум разрабатывает Хорошую Стратегию. Я напишу Лютнисту, как собиралась, но не буду чувствовать ни Раскаяния, ни Вины. Ведь то, что поначалу казалось Предательством по отношению к Эмилии, теперь по здравом размышлении я вовсе Таковым Не Считаю. Наоборот, подвергая ее возлюбленного подобному испытанию, я оказываю ей Большую Услугу, за которую рано или поздно она будет мне благодарна!

Ведь если Питер Клэр ее действительно любит, что ж, он, не задумываясь, возьмет из Бумаг Короля несколько страниц Арифметики, пропажи которых Его Величество, возможно, и не заметит. Он просто дождется удобного времени и сделает, как я прошу.