Книга "Волкодавы" Берии в Чечне. Против Абвера и абреков - Юлия Нестеренко

— Если ты не успокоишься, я выкину тебя на полном ходу! — грозится Нестеренко; он не понимает слов, но улавливает тон. Он хватает Фрица за шиворот и тащит его к люку.

— Серый, не надо так, — неожиданно вступается за Фрица наш фельдфебель. — В конце концов, он просто солдат и до конца выполнял свой долг.

Теперь надо как-то сажать поврежденную машину. У моего друга начинается тихая паника, но она скоро гаснет от сознания того, что самолет продолжает лететь без снижения и четко слушается штурвала. Теоретически он знал, как управляется самолет при посадке, но это требует хороших летных навыков. Но где взять эти пресловутые навыки?! Приходится постигать все на ходу, учиться на собственных ошибках, каждая из которых может стать роковой. Тем временем на востоке занимается рассвет, и Курт вслух радуется, что солнце будет светить с хвоста, и ему будет хорошо видно землю при посадке. Но есть еще одна проблема: теперь надо наблюдать за землей, не выпуская одновременно из поля зрения указатель скорости (обычно это делает второй пилот).

Курт жестом подзывает меня и просит сесть на место второго пилота, чтобы следить за спидометром и высотомером.

— Хорошо, камерад, — киваю я. — Главное, приземлись без происшествий.

Втискиваюсь на место убитого второго пилота, натягиваю на голову шлемофон, осведомляюсь, «который из этих приборов что», Курт тычет пальцем; стараюсь быстренько разобраться в делениях шкалы.

«Хейнкель» закладывает широкий круг: ищем, куда садиться. Вот вроде под нами проплывает большой участок сравнительно ровной земли рядом с какой-то деревушкой. По дымам из труб определяемся с направлением ветра. Разворот в сторону импровизированного аэродрома продолжается очень долго; первый раз Курт промахивается мимо полосы и идет на второй круг, но тут уж ничего не попишешь.

Дав штурвал от себя, Хансен ввел «Хейнкель» в предпосадочную линию снижения.

— Скорость четыреста, высота двести! — кричу я, стараясь перекрыть голосом гул моторов.

— Не вопи так, ты же в наушниках, нажми кнопку на правом роге штурвала и говори. Чтобы слушать меня, отпусти эту кнопку, — отзывается Хансен.

Потянув штурвал на себя, он выравнивает самолет и выпускает закрылки. Самолет как бы слегка подбрасывает, и он начинает клевать носом вниз. Инстинктивно хватаюсь за штурвал, как утопающий за соломинку.

— Отпусти штурвал, ты мешаешь мне! — голос Курта в наушниках оглушает, но одновременно отрезвляет меня, и я расслабляю руки. Штурвал на моей стороне движется словно сам по себе, ведь управление спарено.

— Какая скорость?

— Двести семьдесят!

Нам отчетливо видно, как внизу к месту посадки самолета устремляются машины, из кузовов горохом высыпают красноармейцы с оружием в руках. Значит, ПВО сообщили о сбитом «Хейнкеле» и для нашей встречи выслали истребительный отряд. С окраины станицы тоже бегут люди, в руках у них вилы и косы — по всему чувствуется, что нас ждет очень горячий прием!

Чувствую удар снизу.

— Что это, по нам опять стреляют?! Зачем?!! — Нервы Лайсат явно на пределе.

— Успокойся, товарищ, это у нас из-под брюха вышли шасси. Теперь главное не промахнуться с началом полосы, — говорит Курт, постепенно убавляя скорость до 200 км/час. Земля стремительно приближается, вот под выпущенными шасси пронеслись окраинные домики села; пилот резко сбросил газ до нуля и плавно потянул штурвал на себя. От удара о промороженную в камень землю «Хейнкель» тряхнуло так, что у нас чуть не повыбивало все зубы. Самолет вновь подпрыгнул в воздух (скозлил, как выражаются пилоты), пронесся метров пятьдесят над самой поверхностью, повторно ударился о землю, пассажиры кувырком покатились по салону.

Слава богу, мы уже на земле, но это еще не все: самолет продолжает нестись с бешеной скоростью, и Хансен вдруг с ужасом ощутил, что машину уводит влево. Но слева какой-то овраг, не хватало еще перевернуться при посадке! И здесь удача отвернулась от него! Какую педаль давить при левом уводе? В панике вместо нужной правой он надавил на левую, самолет еще больше потянуло влево. Поняв свою ошибку, бортрадист спешно начал давить на правую педаль, и самолет послушно вышел из левого уклона.

Теперь надо остановить самолет! Курт помнил, что резко тормозить ни в коем случае нельзя, надо как-то выключить моторы, где же выключатель зажигания?! Конец ровного поля приближается неумолимо, впереди чернеет пашня. Скорость на спидометре 100… 90… 80 км/час, надо попробовать тормозить. Плавно нажимая на педали, он все-таки умудряется погасить скорость, затем «Хейнкель» вязнет в грязи на краю посадочной полосы. В изнеможении от нервного и психического перенапряжения откидываемся на спинки кресел, по лицам струится потоками пот.

Неожиданно лежащий на полу второй пилот приходит в себя, приподнимается и ощупывает синяк на своей голове. Затем недоуменно оглядывается по сторонам и говорит Курту:

— Кто сажал самолет?! Ты?! Ну, ты даешь, фриц!!!

— Господи, я думал, эсэсман убил тебя, — выдыхает потрясенный Хансен.

— Не дождетесь, я еще полетаю и еще много ваших фашистских душ угроблю! — бурчит русский летчик и показывает ротенфюреру здоровенный кулак.

Тот только досадливо морщится и отводит глаза.

Тем временем самолет окружают бойцы НКВД и вооруженные местные жители. Настроены они явно недружелюбно — ведь они принимают нас за настоящих фашистских диверсантов.

— Выходить по одному с поднятыми руками! — командует их начальник. — При малейшем сопротивлении стреляем без предупреждения!

Первым с поднятыми руками выходит Чермоев, за ним все бандиты. Мы с Нестеренко замыкаем шествие, Петров помогает выбраться полуоглушенному пилоту; удар по голове не прошел без последствий — очевидно, у него сотрясение мозга.

— Весело, мы вроде уже в плену, а нас опять берут в плен, — тихо шепчу я Курту. Но на самом деле мне совсем не весело. Что же сейчас будет? На нас угрожающе смотрят дула винтовок и злые глаза стоящих вокруг советских людей.

На всякий случай прячемся за широкой спиной Нестеренко, но чем он может нас защитить — ведь его тоже принимают за фашистского диверсанта! В толпе местных жителей слышны негодующие выкрики, вспоминают недавние жестокие бомбежки, кто-то из мальчишек швыряет в Серегу камнем.

«Главное сейчас не провоцировать их, вести себя как можно спокойнее», — думаю я. Мне приходилось слышать о случаях расправ с немецкими летчиками, сбитыми над Чечней. К чертовой матери, я прекрасно знаю, на что способна такая вот взвинченная ненавистью толпа, пусть Петров скорее объяснит им, в чем дело!

— Я майор госбезопасности! — орет Петров, вырываясь из рук схвативших его красноармейцев. — Срочно сообщите о нас в Грозненский НКВД!

Но ему не верят! Как ни странно, русская речь еще больше распаляет ярость станичников!

— Наверняка бывший белогвардеец, раз так хорошо говорит по-русски, — делает вывод командир чекистов. Он прекрасно знает, что в составе так называемых немецких парашютных десантов, сбрасываемых на Кавказе, более половины обычно составляют предатели из местных жителей.