Книга Ах, война, что ты сделала... - Геннадий Синельников

Через много лет, пройдя различные должностные ступени, я осознал меру высочайшей нравственной ответственности командира бригады в том бою, смог понять его настроение, когда за короткий отрезок времени нужно было спасти роту людей, которые как в воду канули. А тогда, прижавшись к окулярам прицела, я вертел башню БТРа в надежде что-то увидеть в темноте ночи и с остервенением шептал про себя: «Да пошел ты! Сам разберусь, что почем». Но не давал покоя вопрос: «Почему и как потерялась рота? Ведь все было правильно, и вдруг случилось такое!»

Очередной день боевой операции подходил к концу. Прочесывали кишлаки. День близился к закату солнца. В Афганистане становится темно безо всяких переходов. Солнце зашло за горизонт, и сразу темно, хоть глаз выколи. Нужно было уходить на ночлег в долину, но остался последний кишлак. На его окраине мы расстреляли и сожгли около десятка автобусов. Они горели, раскидывая по сторонам и высоко в небо миллионы светящихся искр. Зашел в один из автобусов: разорванные узлы с детской обувью, одеждой, коробки с дорогими магнитофонами.

Солдаты пытались растащить вещи по БТРам, но я не позволил — втянутся в грабеж, потеряют бдительность, душманы и перестреляют всех за этим занятием. Не исключен вариант, что в какой-нибудь коробке лежит взрывное устройство. И еще — дашь раз обогатиться награбленным, потом уже не остановишь. А случится когда-нибудь что-нибудь, скажут, что замполит нам разрешал брать чужое, докажи потом, что это не так. Сам и будешь виноват, что узаконил грабеж. А так хотелось разрешить, да и самому тоже взять хороший магнитофон, увезти его домой или хотя бы в палатку поставить. Нет, от греха подальше, никому — значит, никому.

Запылал и этот автобус. Дал команду на выдвижение. Все командиры рот продублировали приказ. Ведя огонь по противнику, стали вытягивать свои подразделения в направлении движения. Но вновь где-то мелькнули огни фар, огонек ручного фонарика, и снова азарт стрельбы. Трещит пылающая техника, отблески пожаров освещают наши потные и грязные лица с блестящими от возбуждения глазами. Темнота ночи втягивала нас в бой все сильнее и сильнее.

Это было как какое-то наваждение, наркотик. С одной стороны, мы сознавали гибельность промедления отхода, а с другой — бой и огонь привораживали, притягивали нас и никак не хотели отпускать.

— Все на выход! По машинам!

Запрыгнув на ходу в БТР, вышел на связь, доложил командиру о движении. Устало откинулся на спинку сиденья, было очень тяжело. Весь день воевали. Жара, стрельба, где на БТРах, где в пешем порядке прочесали несколько кишлаков. Везде сопротивление, непрекрашающаяся стрельба. В одном селении увидели духов, они забежали во двор одного из домов. Окружили его, забросали гранатами. Вошли — и никого. Потом нашли подземный лаз, через который, очевидно, и ушли душманы. Прикинули, куда этот ход может вести. На расстоянии 50 метров нашли выход. Значит, враги находятся под землей, на этом отрезке местности. Переводчик, наклонившись к отверстию, стал кричать, чтобы они не стреляли, а выходили наружу. Он пообещал, что мы отпустим всех, если нам не будет оказано сопротивление. Под землей было сначала тихо, потом раздался глухой гул. Прошло время, но никто не пожелал выйти из подземелья.

Ротный дал команду, и в отверстие полетела граната. Под землей закашляли, зачихали.

— Выходите по-хорошему! В последний раз предупреждаем! — Никто не вышел. — Бросай еще гранаты!

Когда мы только начали воевать, столкнулись с хитрой тактикой душманов. Уходя от нас или прорываясь через окружение, они защищали себя толпой женщин и детей и, прикрытые живым щитом, уходили в полной уверенности, что мы по ним стрелять не будем. Сначала так оно и было, но потом нам сняли все ограничения, и мы, не задумываясь и не жалея никого, стали открывать огонь на поражение. Сейчас был такой же случай — моджахеды загнали с собой под землю мирных жителей. Когда пыль от взрыва осела, мы увидели разорванные человеческие тела. Здесь же из земли торчали стволы автоматов и приклад «бура».

Солдаты, стоявшие у противоположного края подземного убежища, услышали под землей снова какой-то шум, люди отходили подальше от места взрыва.

Снова в отверстие полетели гранаты. Дикие крики, кровь, пыль, серым слоем оседающая на шевелящиеся, копошащиеся, дергающиеся человеческие тела.

Под землей кто-то еще оставался. Но они уже не смогли бы вырваться из подземного плена — с двух сторон ходы оказались завалены взрывами. Мы спокойно перекурили, сели на БТРы и уехали.

…Снова запросил ротных: все ли нормально? Они ответили, что идут с разных направлений, соединяясь в общую колонну. Доложил и командир 5-й мотострелковой роты старший лейтенант Михаил Бондаренко. Ориентир — горящий на обочине дороги автомобиль — по докладам прошли все. Дал команду обозначить себя ракетами зеленого света. Сосчитал — 3 ракеты в небе, что соответствовало трем ротам. Снова залез внутрь БТРа. Прошло несколько минут, и вдруг я услышал в наушниках голос Бондаренко:

— Всем команда: «Земля!»

— Что случилось? Вьюга, ответь!

Но Михаил подавал команды, не отвечая на мои запросы, а это могло означать лишь одно, что начался бой и ротный руководил личным составом подразделения.

— Я — Вьюга-55, — снова раздался в рации его голос. — Я — Вьюга-55, веду бой! Душманы подбили переднюю и последнюю «коробочки».

— Михаил, что случилось? Где ты?

Но Бондаренко молчал. Наконец мы услышали друг друга.

— Где ты? Обозначь себя сигнальными ракетами!

— Обозначил!

— Обозначь еще!

— Снова обозначил!

— Я не вижу твоих ракет!

Как выяснилось потом, Михаил, следуя по своему маршруту, сориентировался на другую горящую машину, свернул на проселочную дорогу и ошибочно ушел в другом направлении в горы, которые не пропускали даже радиоволны. Ушел так далеко, что и сигнальные ракеты не были видны. А в том районе находилась банда моджахедов. В полной темноте они подбили первую и последнюю машины в колонне, рассчитывая в панике и неразберихе расстрелять роту в упор, но Михаил, опережая их, сам повел личный состав на них. Бой был скоротечный. Впервые подразделение вело схватку в горах ночью, и я с ужасом думал о предстоящих потерях и ответственности за ее результаты. Жалко было ребят, и если что случится, то и с меня спросят, как с исполняющего обязанности комбата.

— Как получилось, что рота заблудилась на ровном месте? Как это я докомандовался до такого? — терзал я себя вопросами и не находил на них ответов. — Хоть бы все было нормально, а то закончится моя военная карьера. Снимут с должности, возможно, и осудят, какой позор будет!

Я готов был рвать волосы на голове, чтобы исправить ошибку, но Михаил вновь потерялся и уже достаточно долгое время не отзывался.

Я выслушал от комбрига все, что он думал обо мне. По своей более мощной радиостанции он запросил Бондаренко и потребовал от офицера-артиллериста, который был от управления бригады вместе с ротным, «привязаться» к местности и выдать топографические координаты роты. Но и капитан ничего не смог сделать в окружении гор при полном отсутствии в темноте каких-либо ориентиров. Снова выматерившись и обругав меня, комбриг поставил задачу на поиск роты. Я понимал, что этот приказ был дан от бессилия и безысходности, но перечить не имел права.