Книга Хорошие солдаты - Дэвид Финкель

Постоял так какое-то время, руки на бедрах, глаза смотрят в пол, и, когда он наконец смог их поднять и продолжить войну, первое, что он сделал, — это запросил летчиков о том, чтобы в дом около здания совета, откуда велся огонь, была послана самая большая бомба, какая имелась на тот момент, — не снаряд с вертолета, а управляемая бомба, переносимая под брюхом реактивного самолета. После чего оставалось только ждать.

По рации сообщили первый из двух солдатских номеров в боевом списке:

— Бэ-семь-шесть-один-девять.

Палец стал перемещаться по списку, пока не дошел до номера В7619, рядом с которым значилось: Даррел Беннет. И тут голову опустили многие: Беннета любили все.

Сообщили второй номер.

— Эм-семь-семь-два-два.

Палец опять двинулся по списку и остановился у имени: Патрик Миллер.

— Это новый, из пополнения, — сказал кто-то, и все вспомнили солдата, прибывшего в тот же день в сентябре, когда батальон посетил генерал Петреус и погиб Джошуа Ривз, — бывшего студента-медика, который пошел в армию, потому что кончились деньги, того, чья улыбка, казалось, освещала всю комнату.

Пришли подробности.

В этом «хамви» ехало пятеро солдат. СФЗ рассек тело одного из них — у него началось внутреннее кровотечение; другому оторвало кисть руки; третьему — руку; Беннету оторвало обе ноги; Миллеру разорвало рот, выбило зубы, раздробило челюсть.

Сирена тревоги: Рустамия подверглась очередной ракетной атаке. Отчаянный звонок от мистера Тимими: «Он говорит, у него угнали машину», — сообщил переводчик. Рев низко летящего реактивного самолета, а затем — приятная картина на видеомониторе: стремительно распускающийся черный цветок, где-то внутри которого находилось здание.

— Скатертью дорожка к семидесяти двум девственницам, — проговорил Козларич под хлопки и одобрительные возгласы своих солдат, тоже девственников до недавних пор, а затем они занялись планированием самой последней своей операции в самый последний свой полный день боевых действий — операции по доставке на ПОБ тел двух погибших солдат.

Колонна из трех взводов с двумя мешками для тел выехала в 3.22 утра. В 3.40 взорвалось первое СВУ — отделались лопнувшими шинами. В 3.45 — первая перестрелка. К 3.55 нашли и обезвредили три СФЗ. В 4.50 подъехали к зданию местного совета, куда был отбуксирован подбитый «хамви». В 5.10 начали собирать в мешки останки Беннета и Миллера. В 5.30 выехали на КАП Каджимат к Нейту Шуману и его ребятам. В 5.47 — еще одна перестрелка. В 5.48 рядом с головной машиной колонны взорвалось какое-то СВУ, но она смогла продолжить движение. В 5.49 рядом с той же машиной взорвалось еще одно СВУ, но она опять смогла ехать дальше. В 6.00 колонна прибыла на КАП Каджимат. В 7.00 солдаты отправились обратно на ПОБ, сопровождая Шоумена и его понесший потери взвод, буксируя подбитый «хамви» и везя останки Беннета и Миллера. В 7.55 все вернулись на базу, и задание было выполнено, что надо было затем зафиксировать официально.

В армии каждое событие фиксируется в так называемой «раскадровке», которая может создавать по-своему ясную в целом картину. Указывается, кто. Указывается, что. Указывается, где. Указывается, когда. Указывается задание. Указывается цель. Указываются временные ориентиры. Прилагаются фотографии, диаграммы, и готовая раскадровка — это повествование, которое навсегда заставит событие выглядеть иначе, чем какое-либо событие до него. Операция по доставке солдатских останков будет полностью отличаться от любой другой операции по доставке любых других солдатских останков. СФЗ, выпущенный из мусорной кучи, — от СФЗ, выпущенного из трупа буйвола. Каждая перестрелка становится уникальной. Каждое боестолкновение — неповторимым. Ведь правда же — нет двух одинаковых войн.

Но в 7.55 утра, хотя успешная операция по доставке тел Беннета и Миллера вскоре будет отражена в очередной раскадровке, война — все ее боестолкновения, перестрелки, взрывы, события — в конце концов превратилась в одну сплошную массу. Вы говорите, война должна быть линейной? Должна быть движением из точки А в точку Б? Путешествием откуда-то куда-то? Здесь ничего подобного больше не наблюдалось. В этой сплошной смутной массе прямолинейное движение стало круговым.

Из «хамви» извлекли все, что в нем было, в зоне санобработки транспортных средств (там, вдали от глаз, сделали фотографии, показывавшие ущерб, измерили и проанализировали пробоины в двери, и солдаты, как могли, постарались продезинфицировать то, что осталось от «хамви», с помощью бутылок с перекисью водорода и с чистящим средством Simple Green…).

Останки Беннета и Миллера, привезенные в морг, готовили к отправке (это происходило за запертыми дверями маленького отдельно стоящего строения, где имелись шестнадцать отсеков для трупов, запас виниловых мешков для них, запас новеньких американских флагов. Персонал морга составляли два человека, которые должны были, помимо прочего, обследовать останки в поисках того личного, что солдат при жизни носил с собой…).

И так далее, от Каджимата к нынешнему дню. В воздухе стояла вонь, кружились мухи, и теперь Брент Каммингз пошел через ПОБ поглядеть на «хамви». Он осмотрел пробоины в двери, и это был «хамви» Джошуа Ривза, и это был «хамви» Уильяма Кроу. Он влез внутрь и осмотрел повреждения в шарнирной опоре турели, где стоял и стрелял Беннет, и там же находились Гайдос, Пейн, Крейг и Шелтон. Он осмотрел развороченные задние сиденья, где ехал Миллер, и там же ехали Кроу и Крукстон. Он увидел на полу засохшую кровь. Она пахла железом. Она пахла йодом. Она пахла кровью. Это были Миллер, Беннет, Достер, Ривз, Крукстон, Шелтон, Лейн, Марри, Харрелсон, Кроу, Крейг, Пейн, Гайдос и Каджимат. Это были все сразу. Подступила рвота. Он вылез, отошел, плакал, поддавал ногой камни, срывая на них злость, а потом кружным путем вернулся в командный пункт, где парни продолжали следить за ходом войны, включая теперь продвижение колонны Козларича, приближавшейся к повороту на маршрут «Хищники».

— Мне надо поехать, — объяснил эту вылазку Козларич перед отбытием, — просто чтобы поглядеть, насколько там все дерьмово.

Он дождался, когда привезут Беннета и Миллера, и после этого отправился. Осмотр поля боя — вот как он называл такие поездки, и, хотя для них это был последний день полномасштабных боевых операций, поле боя было тут как тут и война еще отнюдь не была выиграна. Продолжались взрывы, особенно на «Хищниках». Продолжались обстрелы КАПов, обстрелы здания местного совета и брошенных иракцами блокпостов, где его солдаты должны будут оставаться до тех пор, пока их не сменят солдаты из нового батальона. Он хотел повидать как можно больше своих солдат — этим отчасти объясняется его решение, — и он просто хотел быть там, снаружи, во всем этом. Стратегия борьбы с повстанческими движениями — да, конечно, он ею руководствовался, но по натуре он был солдатом, стремившимся влезть в гущу битвы, и этот выезд должен был, по всей вероятности, стать у него последним.

— Сейчас все в бою, — сказал он. — Все.

Он намеревался проехать маршрутом «Хищники» в Камалию, и, когда он отправился в путь, сказав, что вернется через несколько часов, нельзя было не вспомнить историю о природе веры, которую он однажды рассказал. Он был в Форт-Беннинге, штат Джорджия, где проходил какой-то особый учебный курс, и в конце занятий, когда он и другие стояли и ждали машину, стажер из Сьерра-Леоне объяснил, как он смог уцелеть во время разнообразных войн, которые шли в его стране: «У меня на родине мы надеваем рубашку. Это волшебная рубашка. Когда я в ней, мне никакая пуля не страшна». Сьерралеонец закатал рукав рубашки, которая была на нем, и сказал: «Дайте-ка мне нож». Кто-то дал ему нож. «Смотрите», — сказал он и метнул нож себе в руку. Лезвие разрезало кожу. Разрезало мышцу. Возможно, сказал Козларич, оно до самой кости дошло, но ярче всего ему запомнились те секунды веры, когда все ждали чуда, надеялись на него — до тех пор, пока не хлынула кровь и сьерралеонец не поднял на них глаза, полные паники.