Книга Испепеляющий ад - Аскольд Шейкин

Переводчик словоохотливо продолжал:

— Думаю, генерал в любом случае не сможет сегодня вас выслушать.

— Почему?

Переводчик тихо и насмешливо рассмеялся:

— При посадке на корабль у их высоко — превосходительства украли чемодан. Пять пудов. Самое ценное.

— Да вы что? — Шорохов требовательно оглядел переводчика: низенький, с гонором выставил вперед плечо, судя по чертам лица, по манере говорить, по одежде, скорей всего поляк. — Кто-нибудь из адъютантов генерала на корабле сейчас есть?

— Отбыли на берег.

— Искать чемодан?

— В российскую контрразведку. Но ей сейчас до того ли?

"Там документы, — подумал Шорохов. — Если только это не генеральская привычка во все вмешивать контрразведчиков".

Офицер возвратился, снова козырнул Шорохову, что-то сказал. Переводчик развел руками:

— Генерал никого не принимает. И в дальнейшем не сможет принять.

Спрашивать: "Это решение самого генерала?" — было бессмысленно. Ответят: «Самого». Что в результате? Придется в любом случае сделать вид, что поверил. Он ведь не знает даже, на этом ли корабле Постовский. Офицер выразился с намеренной неопределенностью: "на борту одного из судов эскадры". Сказанное переводчиком про украденный чемодан, стоит мало. Или, напротив, очень много, как умелый ход, начисто пресекающий любую попытку дальше разыскивать у англичан мамонтовские документы, будь ты хоть миллион раз их самый лучший союзник.

— Вас просят покинуть корабль, — проговорил переводчик.

Шорохов еще раз покосился по сторонам. Вдоль края палубы тоже стоят матросы. Ребята — один к одному. Хочешь, не хочешь, а подчинишься.

Спустился в лодку. Гребцы взялись за весла. Ветер посвежел. Лопасти весел срывали гребешки волн. Брызги били в лицо.

Поражение было полным. Не сумел, не смог — какая, в конце концов, разница?..

— А ну пошел! — заорал один из гребцов, вырвав весло из уключины и замахиваясь им.

Благодаря свету, из иллюминаторов "Императора Индии", Шорохов увидел позади своего сидения уцепившуюся за борт лодки руку. Схватив ее, Шорохов втащил в лодку обладателя этой руки — парня лет семнадцати, худого, хилого, тощего, с белым личиком, большеглазого. Насквозь промокшего. Весил он пуда три с половиной, не больше, одет был совершенно не по сезону: брюки, пиджак.

Поглядывая то на парня, то на Шорохова, гребцы изо всех сил работали веслами.

Лодка, наконец, ткнулась в галечный пляж. Вскочив со своих мест, гребцы ринулись в темноту.

Парень продолжал лежать на дне лодки. Шорохов перевернул его на спину, расстегнул ворот рубашки, начал растирать парню грудь. Тот сделал попытку привстать.

— Ты кто? — спросил Шорохов.

— А ты? — парень все же смог сесть на дне лодки.

— Что ты делал на корабле у англичан? Ты же там только что был.

— Карасей ловил, дядя, — живо и даже насмешливо ответил парень.

— Из блатных? — спросил Шорохов.

— Один бог это знает, дядя.

— Заработать хочешь?

— Смотря как. Смотря сколько.

— Сведи меня с ребятами, которые у генерала чемодан сперли.

— На кривой крючек ловишь, хозяин, — ответил парень.

— У меня дело чистое.

— Докажи.

Шорохов вылез из лодки, подал парню руку, помог ему перевалиться через борт. Двигался парень с трудом. Не отпуская его руки, Шорохов спросил:

— Чем доказать? Ты Бармаша знаешь?

Парень, несмотря на всю свою одеревенелость, вздрогнул.

— Я его тоже знаю, — продолжал Шорохов. — Надо с ним встретиться. Откажешься, спрашивать с тебя будет он.

Некоторое время они оба молчали.

— Пошли, — сказал парень.

— Пошли.

— Но это в Нахаловку, дядя.

— И что?

— Мимо Привоза. Напоремся, я только за себя отвечу.

Шорохов не отозвался. Врать, что не боится, не хотелось. Идти все равно надо.

* * *

Очень долго пробирались они по темным и узким улочкам. Наконец, парень поскреб ногтями по стеклу темного окошка. Открылась дверь. Миновали темные сени. Парень толкнул низкую дверь. Комната была крохотна. Длинный узкий стол посредине, на нем коптилка. Лавки у стен. Ничего больше.

— Посиди, — сказал парень и оставил его одного.

Шорохов сел на лавку, облокотился о стол. Влезть-то влез. Знать бы, не зря ли?

Сквозь тонкую переборку за своей спиной он слышал какую-то возню, бормотанье.

Выглянул за дверь. Здоровенный, лет под сорок, широкий в плечах дядька преградил дорогу:

— Ты куда? Сиди.

Вернулся на скамью. Денег у него с собой тысяч семь. Послать за спиртным?

Опять вышел в сени. Услышал:

— Сиди.

Протянул в темноту две пятьсотрублевки:

— Может, кто сходит за гарью?

— Сиди! — дядька плечом оттеснил его в комнатку.

Влип.

Начали появляться еще какие-то люди. Из-за слабого света все они казались одинаковыми: серые, длиннорукие. Молча садились на скамейки, пододвигались к нему. Вот чьи-то руки стали его обшаривать.

Вжался в угол. Наган у него есть. Если успеет, будет стрелять, хотя в такой тесноте ничего это не даст.

В сенях раздались быстрые шаги, вошел Бармаш. Сказал:

— А-а, ваше благородие… И что вашему благородию надо? Счет за того музыканта? Дело дохлое… Нет? Тогда другой разговор.

Шорохов начал тоже без «здравствуйте», вообще без каких-либо предварительных слов:

— При посадке на корабль к англичанам, у генерала Постовского украли чемодан. Было?

— Тебе надо чемодан генералу вернуть?

Тишина в комнатенке взорвалась хохотом. Шорохов внезапно обнаружил, что отгорожен от Бармаша какими-то фигурами, что и сзади на него навалились, держат за плечи, за руки. Ответил:

— Чемодана не надо. Портфель с бумагами. Так всем будет лучше.

— Грозишь? — отозвался Бармаш.

— Тебе и всем твоим — нет. Просто ничего вам с этими бумагами не сделать. Зря пропадут.

— У тебя не пропадут?

Сказать правду? Мол, окажете этим великую услугу той силе, которая вот-вот завладеет городом. Но кто его знает, этот воровской мир? Однако из того, как шел разговор, определенно следовало: портфель с бумагами в том чемодане был. Вполне возможно, тот самый, который надо. Ответил:

— Причем тут я! Мне сказали, я делаю…