Книга Кость войны - Антон Корнилов

Он поспешно вытащил из-за пояса факел и запалил его. Пламя, выстрелив искрами, метнулось вверх, и тотчас справа и слева вспыхнули и заметались меж камнями еще три факельных отсвета. Ратник напряженно улыбнулся. Значит, его соплеменники, ведущие императорских воинов из долины по другим тропам, не отстали.

Во тьме послышались шаги – те, кому предназначался условный сигнал, увидели его. Ратник спешился, спешились и трое его товарищей. Вышедший к ним из-под полога мрака человек был облачен в кольчугу, в руках держал обнаженный двуручный меч. Лицо его, покрытое причудливым узором татуировки, было неподвижным, будто камень. Справа и слева от татуированного безмолвно остановились четверо в пурпурных накидках городской стражи Руима. И эти четверо держали в руках мечи, но не такие, как у татуированного, – короткие и толстые.

– Сделано, – сказал ратник татуированному. – Гвардейцы ваши. Бейте их по одному, это будет легко. Как договаривались.

– Как договаривались, – эхом отозвался татуированный и внезапным взмахом тяжелого двуручника раскроил ратнику голову.

Двое в кожаных доспехах не успели даже изумленно вскрикнуть. Руимские стражники кинулись на них, точно псы на кошек. Короткие мечи в одно мгновение иссекли кожаные панцири в кровавые лохмотья.

– Убрать! – приказал Ургольд, стирая рукавицей кровь с двуручника. – Живо!

Стражники, действуя слаженно и быстро, уволокли трупы за камни, отвели подальше взбрыкивающих лошадей. Ургольд наступил на факел, выпавший из рук убитого им человека. И оглянулся по сторонам. Три факела на трех других тропах погасли один за другим.

– Хорошо, – сказал Ургольд. – Как договаривались, – повторил он, – только не с вами, ребята. А с вашими князьями. Им так будет спокойнее. Если дело не выгорит, мертвые не проговорятся. Людям Императора не от кого будет узнать о княжеском предательстве…

Неожиданно даже для себя самого он рассмеялся. Теперь он ясно понимал, что дело не может не выгореть. Война, развязанная его господином, наверняка закончится скорой победой. Император падет, а Метрополия будет принадлежать господину. И это только начало. Сначала Метрополия, а потом – весь мир… Весь мир будет принадлежать Возрожденному!

В голове Ургольда мелькнула странная мысль: а кто это так окрестил его господина – Возрожденным? Что-то не припоминается… Или он сам себя так назвал? Да нет, кажется… Будто это имя, точно прирученный бойцовый ворон с медным клювом, само собой вырвалось из мрака и послушно опустилось на плечо господину… Ургольд встряхнул головой. Тьфу ты, какие-то глупости лезут в башку, а сейчас не до глупостей вовсе.

– Какого дьявола? – послышался хриплый голос снизу, из-за камней. – Куда подевались эти ублюдки? Проводники, чтоб им… Клянусь Императором, поймаю, лично всыплю плетей… Эй, парни, кажись, мы добрались! – радостно воскликнул голос. – А я-то уж думал, до утра будем карабкаться…

Ургольд отступил за камень. Мельком оглянулся: стражников в пурпурных накидках уже не было. Вооруженные короткими пиками и мечами замерли, затаившись в складках мрака, воины гарнизона дворца герцогини – неслышно покачивались на едва ощутимом ветерке пурпурные султаны на их шлемах.

Первый конный гвардеец поднялся с тропы на пологий склон. Ургольд пропустил его. Пропустил он и второго, и третьего, и четвертого.

– Где эти чертовы проводники? – проворчал первый и тут же охнул, когда пика солдата герцогини вошла ему в грудь.

Гвардеец рухнул с коня. Отрезая путь к отступлению трем императорским всадникам, Ургольд, прыгнул на пятого, показавшегося на тропе. Он ясно видел его – облаченного в тяжелые доспехи, щурившегося из-под высокого шлема, пытавшегося разглядеть источник непонятного шороха, но не видевшего ничего. Северянин ударил мечом, хорошо размахнувшись, привычно нацелившись – двуручник прошел точно между нагрудных пластин панциря, пронзив воина насквозь. Всадник отчаянно засвистел разрубленными легкими, холодеющей уже рукой хватаясь за рукоять своего меча. Ургольд выдернул клинок и, крутнувшись на пятках, снес голову гвардейцу, ехавшему следом. За спиной северянина, утробно крякая, сбивали пиками с коней и добивали мечами на земле гвардейцев солдаты герцогини. Все-таки трудно им было сражаться впотьмах – один из недобитых успел закричать.

Но колонну, упорно поднимавшуюся по горной тропе, было уже не остановить. Шагая все ближе и ближе к краю склона, Ургольд без устали разил мечом беззащитных гвардейцев, бил сильно и безошибочно, почему-то не изумляясь тому, как это хорошо он стал видеть в полной темноте. Его меч взлетал и опускался, изредка вспыхивая серебром под тусклым лунным лучом, мерцающим в прорехах черного неба.

По обе стороны от северянина на всех четырех тропах закипела – нет, не битва – жестокое истребление. Конское перепуганное ржание и вопли умирающих раскачивали сумрачное беспросветное небо. Ургольд, кружась в кровавом танце, не чувствовал ни усталости, ни одышки. Словно его тело перестало для него существовать. Словно он целиком превратился в смертоносный черный вихрь – частицу великой гибельной Тьмы…

Четыре тысячи тяжеловооруженных гвардейских всадников втекли в долину, и в долине сразу стало тесно. Из-за этой тесноты, из-за кромешной темноты, да еще и из-за недостатка времени (слишком трудным и долгим оказалось преодоление перевала) Альбаг распорядился не выполнять построение на дне заключенной в горных тисках долины, а погнал гвардейцев дальше – вверх по тропам, через горные вершины, к мятежному Руиму.

Четыре тропы вели из долины в сторону океанского побережья, и по всем четырем тропам поползли железные змеи – всадники, выстроившись друг за другом, поднимались в горы. Во главе каждой змеи на тонконогих лошадках трусили проводники-разведчики из недалеких княжеств.

Переправа шла быстро. Генерал спешился под нависающими отрогами и, подсвечивая себе факелом, с удовольствием смотрел, как всадники один за другим исчезали между камней далеко наверху. Копыта тысяч лошадей выбивали из горной тверди беспорядочную дробь, оглушительно лязгали доспехи и звенело оружие.

«Надо было обернуть копыта тряпками, – подумал Альбаг, чувствуя привычную радость от мощи войска, сотрясавшего камни, – хотя, впрочем, зачем? В Руиме не услышат, а ближе противника нет…»

Что-то капнуло сверху на лицо генерала. Дождь, что ли, наконец, начинается? Ни черта не разберешь в темени этого небосвода. Давно уже восток должен порозоветь предвестием рассвета, а все еще кипельная чернь заливает окружающую действительность.

Капнуло еще раз.

Генерал почувствовал, что капля неожиданно теплая. И нахмурился.

А там, на вершинах гор, скрытых мраком, родился и умер сдавленный крик. Резкий лязг сорвался, будто камень, и эхом на этот лязг заметались на темных вершинах вопли, скрежет и грохот яростного боя.

Генерал мазнул ладонью по лицу и глянул на пальцы.

Кровь.

В тот же момент дикое лошадиное ржание заставило его отпрыгнуть в сторону – на то место, где он еще секунду назад стоял, с сумасшедшей высоты рухнул, громыхнув тяжелой броней, боевой конь. Мгновением позже на труп животного упало мертвое тело гвардейца с рассеченной шеей.