Книга Глобальное потепление - Яна Дубинянская

— Да!

Усмехнулся еще хитрее и приоткрыл дверь. Открылась идиллическая картинка: две девочки, две лучшие подружки, два солнышка с аккуратными косичками сидели на кровати, раскинув во всю ширь покрывала красивую кукольную жизнь. Юлька помещалась чуть в сторонке, уютно устроившись с ногами в кресле, вся такая домашняя и тихая в махровом халатике пастельных тонов, с полотенцем на волосах: домохозяйки в дождь всегда моют голову, ничего другого им в оную не приходит. Категорически не получалось проассоциировать эту маленькую декоративную женщину и мать семейства с какой-то работой, а тем более с журналистикой, экстримом, дайверами, глобальным потеплением…

На коленях у нее лежал даже не дамский журнал, как ему поначалу показалось, а глянцевый рекламный проспект отеля, такое можно читать только от зверского, но неразборчивого голода по печатному слову, знакомо, как же. При виде Ливанова Юлька вскинула голову, дернулась, классически упустила журнал на пол и трогательно покраснела.

— Не помешаю? — осведомился скромник Ливанов.

— Не очень, — призналась она, наклоняясь за журналом.

Это простое движение (помогать он и не подумал, все-таки независимая, банановая, ну-ну) вызвало в законченной картинке идиллии и уюта массу разрушений. Во-первых, с Юлькиной головы упало полотенце, и мокрые волосы залепили ей все, до чего достали, во-вторых, подцепленный двумя пальцами проспект выскользнул и юркнул под кресло, оставив снаружи издевательский уголок, а в-третьих, распахнулся на груди небрежно завязанный халатик — и надо было видеть, с какой судорожной скоростью она сгребла в кулачок махровые отвороты. И чего я там, спрашивается, не видел?

— Что сегодня делать собираешься?

Юлька глянула с интересом — прозвучало началом заманчивого предложения, так и задумано. Пожала плечами:

— Дождик кончится, пойдем гулять. Ну позавтракаем сначала.

— То есть, планов никаких? — уточнил коварный Ливанов.

Все еще ничего не подозревая и на что-то надеясь, она подтвердила:

— Пока нет. А что?

— Здорово они нашли друг друга, — сказал он, задумчиво озирая кукольное королевство и двух принцесс, не обращающих на пришлого ни малейшего внимания. — Слушай, Юлька, давай так. У меня сейчас встреча с детьми на этапе в Сандормохе, неохота Лильку туда тащить под дождем, пускай она у вас останется, а? Сходите позавтракать вместе, денег я оставляю, вот, на тумбочку кладу. А потом как-нибудь я тебя выручу, идет?

Все-таки она совершенно не умела чего-то скрывать, маскироваться, владеть собой. Вся глубина облома и сила разочарования проступили огненными знаками на лбу, залепленном мокрыми прядями, со складочкой между бровями, в больших несчастных глазах, шмыгнувшем носике, прикушенной ненароком нижней губе. Честное слово, если б не дети, Ливанов бы утешил ее прямо сейчас, убедительно и бурно. Ладно, солнце, не обижайся, не судьба.

— В Сандормохе, — повторила она, безошибочно вычленив существенное и главное. — Хорошо. Выручу, куда ж я денусь.

* * *

Где-то к после обеда, когда кончился дождь и проступило сквозь мокрые сосны некоторое солнце, Юлька признала свое безоговорочное поражение. Она так не могла. Вообще не могла, в принципе, никак.

Марьяна и Лилька образовали вдвоем конструкцию жесткую, устойчивую и самодостаточную. То одна, то другая, словно перебрасываясь разноцветным мячиком, являли полет фантазии и креатива, немножко спорили за приоритеты, но обе легко загорались чужими идеями и потому реализовывали их все в резвом калейдоскопном ритме и к тому же — девочки! — безо всякого вреда для окружающих. И. о. лагерного надзирателя в Юлькином лице им не требовался совершенно. Она могла со спокойной совестью оставить их обеих где-нибудь хоть на целый день и заниматься чем угодно. И вот тут-то незаметно и коварно, как ливановский глаз в просвете между листьями плюща, возникло понимание очевидного, по идее, с самого начала.

Заняться ей было ровным счетом нечем.

Блин, сначала с удивлением, потом с досадой, а под конец с настоящим отчаянием думала она, я же всю жизнь мечтала. Замедлить темп, остановиться, передохнуть, хоть чуть-чуть поднять голову, это же немыслимо: когда с утра вскакиваешь, мечешься из квартиры в квартиру, всех кормишь, всем даешь указания и установки, иначе ж никак, потом детей в школу-садик — и планерка, потом несколько сюжетов подряд, потом прямой эфир «Моста», потом еще одна планерка, потом съемки на утренний выпуск, а в промежутках обрывки семейной жизни, сводящейся в основном к разруливанию проблем, и редкими вспышками — не подарочные даже, а чуть ли не украденные радости. О своем, о настоящем, о творчестве я вообще молчу… хотя нефиг, уж на это меня хватало всегда. На все меня прекрасно хватало, тут вопрос договора со временем и гибкой иерархии приоритетов. Но ведь хотелось же, то и дело хотелось всех послать, перекрыть вентиль текучке, по-микеланджеловски отсечь от жизни ненужное и наслаждаться вовсю прекрасным тем, что получилось!..

Вот оно, здесь и сейчас. В чистом виде, а как бонус — еще и Соловки.

Несколько раз она открывала наколенник, верный и неотлучный: теперь он казался клаустрофобно тесным и пустым, настолько нечего в нем было делать. Любимое занятие последних месяцев — шлифовка до дыр сценария «Глобального потепления» — вызвало мощнейшую идиосинкразию, стоило только попробовать открыть файл. Мелькнула странноватая мысль начать писать что-нибудь еще: синопсис, заявку, концепцию; ага, и превратить наколенник в кладбище нереализованных проектов, блин. Тем более что ничего такого и не шло в голову. Юлька привыкла креативить прицельно, под сетку определенного канала, конкретный заказ или объявленный тендер. Нет, «Глобальное потепление» — это другое, но оно и ценным было в силу своей уникальности, единственности в ее жизни, и переключиться на что-то еще подобное она попросту боялась, точь-в-точь как когда-то начать встречаться с мужем-два. То есть, в принципе, наверное, можно. Но не сейчас и не здесь.

Позвонил первый муж с актуальным, как всегда, вопросом (чутье у него всегда было ой-ой-ой): чем она занимается. Юлька честно отчиталась и о дожде, и о вымытой голове, и о походах в ресторан на завтрак и обед с подробным изложением меню, и о Марьяниной новой подружке. Насчет чутья она, пожалуй, погорячилась: ничего он не заподозрил, даже когда она почти проговорилась, чья эта Лиля дочь. А может, дело в том, что подозревать тут нечего и некого. Это она, Юлька, самым идиотским и парадоксальным образом (можно подумать, оно нам хоть на полстолько надо!) до сих пор неизвестно на что надеялась.

А нечего. Там, у дайверов, ты была единственным существом правильного пола, не обольщайся, не больше, а здесь у него и без тебя имеется простор для маневра. Сандормох; надо же, когда Ливанов произнес это слово, Юлька сразу же подумала о его лагерной Оле, а вовсе не о собственных детях, как оно было бы логично. Кстати, первый муж уже успел устроить ей небольшую выволочку по поводу того, что новости о сыновьях не обновлялись с позавчерашнего дня — о детях надо думать, поняла? Могла бы, по крайней мере, обязать Ливанова лично проверить, как там мальчишки: было бы симметрично. А то он, похоже, решил неплохо устроиться, пользуясь ее присутствием здесь.