Книга Имперский рубеж - Андрей Ерпылев

Он шагал по улицам Кабула, не обращая внимания на торговцев, пытающихся зазвать его в свои лавочки, томные женские взгляды из-под паранджей, бегущей позади с гортанным щебетанием обтрепанной мелюзги. На тесной и грязной Ширвани за ним увязались два сумрачных, с руками глубоко в карманах афганца в надвинутых на глаза чалпаках… Но стоило поручику как бы невзначай передвинуть на ремне кобуру с «береттой», как оба бесплотными тенями канули в темной щели переулка, одарив напоследок «руси» злобными взглядами. Офицер уже не был тем «вишенкой», что прибыл сюда, в горы, без малого год назад.

Впереди замаячила угловатая громада госпиталя, и поручик с раскаянием вспомнил, что так и не поговорил после того случая с Иннокентием Порфирьевичем, не попросил прощения за те горячечные поиски наркотиков, за те подозрения…

— Полковник Седых в отъезде, — поджала губы знакомая мегера в белом халате. — Ему что-нибудь передать?

— Да нет, ничего… А рядовой Федюнин в какой палате? — Мысль навестить раненого солдата возникла только что.

— Федюнин? — мегера полистала журнал, провела пальцем вдоль колонки. — В четырнадцатом отделении, в хирургическом. Третий этаж, триста семнадцатая палата. А вам он зачем? — подозрительно сощурила она глаза за толстыми стеклами очков.

— Да так… Я его взводный командир… Можно его навестить?

Женщина помолчала, видимо размышляя, стоит ли доверять столь молодому офицеру.

— Можно. Он в очереди на выписку. Долечится дома.

— Его комиссуют?

— Уже. Негоден к строевой. У него подключичная артерия была повреждена, вы в курсе?

Медичка говорила с таким возмущением, будто это именно он, Александр, своими руками покалечил солдата.

— Да, — кивнул поручик. — Мы в одном бою были… Я его из машины вытащил и кровь остановил… Попытался…

Он не понимал, почему оправдывается перед этой немолодой, некрасивой, похожей на учительницу женщиной, и смущенно умолк, не договорив. Но она неожиданно смягчилась:

— Что ж, идите… Стойте! — не дала она сделать ему и шага. — Что же вы к нему с пустыми руками? Гостинец какой-нибудь принесли бы, что ли.

— Да я как-то не подумал, — смутился еще больше Александр. — А что, надо было?

— Эх, молодежь, молодежь… Больные у нас ни в чем недостатка не знают, — тут же отыграла она немного назад. — Питание четыре раза в день, по утвержденному Иннокентием Порфирьевичем меню… Но только представьте себе, как им хочется внимания! И вот посетитель приходит с пустыми руками. Поставьте себя на место вашего солдата: вам это было бы приятно?

— Ну… — Саша честно попытался и не смог. — Я никогда не лежал в госпитале…

— Типун вам на язык — и не надо! Вот. — Мегера порылась в ящике стола и выложила перед поручиком плитку шоколада в яркой обертке. — Отнесите хотя бы это. И не вздумайте отказаться!..

Саша уже давно скрылся из глаз, а женщина все сидела, опустив голову.

— Ох, дети, дети… — пробормотала она, сняла очки, без которых ее глаза стали больше и беспомощнее, и вытерла непрошеную слезинку. — Когда же все это кончится…

* * *

— Здравия… — попытался встать с койки Федюнин, но Александр показал жестом: сиди, мол, сиди, — …желаю, ваше благородие.

— Здорово, Федюнин, здорово! — Поручик выдвинул из-под стола табуретку — пластиковую, дерево тут было на вес золота — и уселся, закинув ногу за ногу. — Ну, как ты тут?

Коротко стриженный, исхудавший — шея, торчащая из чересчур широкого воротника темно-коричневого халата с вытравленным хлоркой номером «14» на груди, казалась цыплячьей — солдат уже не выглядел наглым и разбитным. А может, не хотел пыжиться перед офицером, которому исповедовался в темном кузове на тряской дороге, думая, что часы на белом свете сочтены. Палата пустовала, все койки, кроме одной, были заправлены.

— Да нормально уже, — спрятал глаза солдат. — Поначалу-то тяжко было… Думал, все, Федюнин, отплясал свое. А сейчас уже ничего. Рука вот только… — Он покачал здоровой рукой другую, висящую на перевязи. — Не слушается, зараза. Доктора говорят: нерв какой-то зацепило.

— Ну-ка, пошевели пальцами, — потребовал офицер, и больной с видимым напряжением шевельнул скрюченной, похожей на птичью лапу кистью. — Видишь! Шевелится — значит, все в порядке будет.

— Вот и доктора говорят… Мол, тренировать надо.

— Дома и натренируешь, — подмигнул Бежецкий. — Тебе ведь не у станка стоять, не в поле работать, а?

Федюнин вообще пригорюнился.

— Вы ребятам не рассказали, ваше благородие, что я вам там, в машине, плел?

— Ну да, только и ждал я, когда до дому доберусь, чтобы солдатам твою подноготную выкладывать. Ты в своем уме, братец? Я ведь офицер и дворянин. Ты про слово такое «честь» слышал?

Солдат промолчал.

— Так что будь спокоен, фартовый, никто ничего про тебя не узнает. Разве только сам проболтаешься по пьянке. Но тут уж вины моей нет.

— Спасибо, ваше благородие!

— Ладно, ладно… Думаешь, я твою тайну за так буду хранить?

Мысль эта осенила поручика только сейчас: а что, если…

— А что надо сделать?

— Сделаешь ты, Федюнин, вот что… Помнишь, порошок на месте падения «Святогора» нашел?

— Ну!

— Вот тебе и ну! Наркотики это. Кто-то их тайно в Россию переправляет. Вот ты, как только домой вернешься, ступай в ближайшее жандармское управление и доложи там все, как на духу. Мол, везут зелье в гробах с павшими солдатами, а поручик Бежецкий, мой командир, приказал мне все это вам передать, чтобы преступников тех…

— Так точно, — просиял солдат. — Все сделаю, как велите. Понятное дело — вам тут не след кипеж-то поднимать: еще укокают мазурики!

Федюнин забылся и снова начал сыпать воровскими словечками, но наткнулся на укоризненный взгляд офицера и замолчал.

— Вот примерно так и расскажешь. Ладно, Федюнин, пойду я. А уж меня, солдат, не подведи.

Александр встал, в кармане что-то зашуршало, он сунул руку в карман и долго непонимающе изучал вынутую на свет божий рязмякшую от тепла шоколадку.

— Вот тебе, Федюнин, презент от одной дамы, — улыбнулся молодой человек. — Только не проси — не скажу, от какой.

— Благодарствуем, — повертел в руках лакомство солдат.

— На здоровье. Ну, поправляйся давай!

Саша направился, было к двери, но солдат негромко окликнул его:

— Ваше благородие…

— Чего тебе? — обернулся офицер.

— Вы ко мне, как к человеку, — словно решившись на что-то, заявил больной. — Ну и я сволочью не буду… Зря вы в госпитале-то шмон тогда наводили — наркоту не здесь в ящики со жмурами пакуют.