Книга Смертельный контакт - Андрей Ливадный

Другой сорт прохожих оказался единственной частью толпы, вызывающей у Лады неосознанную неприязнь. Они не останавливались, но замедляли шаг, разглядывая девочку с непонятным ей, жадным, патологическим любопытством.

Ей это было противно.

Лада редко видела свое отражение — дома у них не осталось ничего, кроме кучи тряпья и голых, ободранных стен с давно отслоившимися обоями. О зеркалах, конечно, речи не могло быть. О своем врожденном уродстве она в ту пору даже не догадывалась, но все равно, эти взгляды, которые, словно горячий, слюнявый язык бродячей собаки облизывали ее с головы до ног, были девочке неприятны.

Со временем она научилась заранее определять в потоке лиц таких людей и даже приноровилась отваживать их, намеренно скаля зубы и показывая язык из-под вздернутой кверху губы.

Люди чаще всего вздрагивали в ответ и спешили отвернуть голову, ускоряя шаг.

Девочку это вполне устраивало.

С чего начинается сознание?

Этот вопрос Лада задала себе много позже.

Когда она начала ненавидеть эти лица, которые изо дня в день текли мимо?

Вряд ли она способна отыскать точку отсчета этому чувству в своей душе. Туманные образы памяти ничего не говорили ей о дне, когда она впервые почувствовала сладкое и неодолимое желание догнать кого-нибудь из них и впиться зубами в руку так, чтобы брызнула кровь…

Выходит, она начала ненавидеть эту серую реку человеческого равнодушия, брезгливости и любопытства еще задолго до того, как научилась выговаривать длинные слова, вроде «отчаяние» или «ненависть».

…

Где же вы?

Хотелось кричать. Наступил моральный предел, за которым лишь короткое яростное безумие, цепь спонтанных, необдуманных поступков, и, вероятно, смерть.

Где вы люди?!.. Где та человеческая река, к которой столь неприязненно относилась маленькая девочка?

Многое изменилось с тех пор, Лада выросла, повзрослела, любовь отогрела душу, а военные хирурги в лабораториях секретного комплекса «Гаг-24» исправили врожденные деформации ее тела.

Еще тогда она поняла: нельзя ни от чего зарекаться. Любовь приходит внезапно, да и противоположные чувства вспыхивают в одно мгновенье, и вот теперь ощущая глобальную необратимую пустоту, моральный вакуум в окончательно осиротевшей душе, она, задавив рвущийся наружу крик, стояла, заледенев, и мысленно повторяла, спрашивала, молила: где вы?

Она осталась одна. Люди исчезли, и эта правда низводила рассудок до грани полного отчаянья.

Все познается в сравнении. Сейчас, она бы не стала презирать или ненавидеть текущую мимо реку человеческого равнодушия, а, наверное, попыталась бы хоть что-то изменить, как-то повлиять на души людей, но поздно, слишком поздно…

Теперь уже ничего не вернешь.

…

Он первым начал движение, желая схватить ее за руку.

Пальцы андроида прошли сквозь пустоту, с хрустом ударив в кору дерева, оставив на ней глубокий, вдавленный отпечаток.

Лада не стала тратить патроны. Оказавшись за спиной механизма, она провела прием, которому триста лет назад ее обучил инструктор рукопашного боя на полигоне поселка Гагачий.

У андроида нет шейных позвонков, которые можно сломать, — стремительного движения не выдержали фиксаторы, ограничивающие работу сервомускулов. Голова механизма с хрустом повернулась на триста шестьдесят градусов.

Он остановился, застыл будто манекен, так и не завершив начатого движения. Отключился.

Ничего. Небольшой ремонт «вернет его к жизни».

Она ощущала себя одинокой, потерявшейся в огромном, изменившемся до полной неузнаваемости мире. Земля стала совершенно иной.

Они не представляют истинных возможностей моего организма,  — подумалось ей. — Проект «Первопроходец был глубоко засекречен. Никто не знает о микромашинах, введенных в организмы астронавтов. Технология явно потеряна.

Лада шла по направлению к шикарному флайкару, а в душе леденело, стыло чувство моральной смерти, полнейшего одиночества, и тут же, заполняя вакуум сознания, в душе теснились ярость и боль, порожденные листопадом…

Если людей не осталось на земле, если их поглотила, погубила техносфера планеты, зачем тогда человеческие подобия законсервировали, сохранили участки исторических и парковых зон?

Лада шла по направлению к флайкару, а рассудок все глубже погружался в пучину отчаянья.

Я одна.

Как хотелось бы стать слабой, доверчивой, позволить неистовой надежде вспыхнуть, согреть изнутри теплым предчувствием, но… нельзя.

Мысль оборвалась.

Существо , стоявшее подле флайкара, начало оборачиваться.

Кровь глухо ударила в висках, между толчками пульса ощущались промежутки, субъективное время замедлялось.

Не человек…  — вердикт, вынесенный после мгновенного сканирования с использованием имплантированных наномашин, убил последний, робкий лучик надежды.

Мрак, сгущался вокруг нее, наступили сумерки сознания…

Отдав все силы на борьбу с неодолимыми, как казалось, обстоятельствами, выжив на борту «Первопроходца», найдя дорогу назад, на Землю, она не выдержала последнего негаданного удара.

Земля во власти машин.

Ей не у кого было просить помощи.

Она, не сбившись с размеренного, прогулочного шага, плавным, показавшимся тягучим из-за замедления времени движением, выхватила оружие.

Кто сохранил фрагменты жизни под техногенной скорлупой, покрывшей Землю?

Сзади двое. Уже не идут — сорвались на бег.

Кибернетический механизм, делавший вид, что занимается отладкой забарахлившего вдруг двигателя, молниеносным движением вскинул короткоствольный импульсный автомат.

Получили приказ на уничтожение. Считают — не станет меня, и исчезнут внезапные проблемы…

Микромашины, обращающиеся в крови, продолжали увеличивать скорость метаболических реакций в организме Лады.

Они сохранили природные зоны для себя. Как мы хранили памятники прошлых, невозвратных эпох…

Она мыслила, действовала быстрее, чем сервомеханизмы, возомнившие себя полными хозяевами обезлюдевшей планеты.

Три одиночных выстрела прозвучали как тягучие раскаты грома, древнее оружие, слишком мощное, чтобы от него существовало спасение или защита, плеснуло огнем, а она, вбирая ощущения отдачи, вдруг задержала внимание на остановившемся в воздухе, пожухлом кленовом листе.

Секунда дурноты, вызванная запредельным напряжением жизненных сил, и субъективное время вновь сорвалось в кажущемся бешеным беге секунд, — застывший кленовый лист покачнулся, вновь начиная падать, гильза ударила о поребрик, отделяющий тротуар от проезжей части, отскочила, покатившись в сторону, а она полностью опустошенная, вдруг подумала, одновременно с глухим звуком падения человекоподобных тел: