Книга Дабог - Андрей Ливадный

Нет… В сознании Ольги уже начала стираться эта грань.

Степ, как она убедилась, на секунду коснувшись разума дройда, имел тот же самый страх, инстинкт самосохранения, что и люди, только выражен он был немного в ином эквиваленте. То есть ему тоже, как и любому человеку, требовалось сделать шаг навстречу опасности и смерти. Он сделал его в попытке спасти свою хозяйку, а вот Сергей не смог…

В чем была между ними разница? Иной фыркнет, пожмет плечами, скажет: сравнила тоже — жестянка и человек…

Я мыслю — следовательно, существую?

Сколько раз на протяжении всей истории человеческого рода этот вопрос задавали самим себе, обсуждали в жаркой философской полемике, решали или объявляли неразрешимым, а на самом деле все оказалось очень просто: разум, жизнь — эти понятия определялись не телом. Не формой рук, ног, строением черепа и исходными материалами оболочек… Нет. Основу жизни действительно составляло нечто хорошо знакомое, но по‑прежнему неуловимое.

Душа. Самосознание. Способность генерировать собственную волю, сделать этот пресловутый шаг, уводящий за черту самосохранения, ради кого‑то…

Ольге казалось, что мир вокруг раздвинулся и она тонет в нем, не ведая дна той пучины, куда погружался ее разум…

* * *

Игорь проснулся этим утром от двух странных обстоятельств — во‑первых, ему сквозь сон показалось, что он слышит приглушенный расстоянием грохот, а во‑вторых, открыв глаза, он с удивлением обнаружил, что чувствует себя вполне сносно.

Последнее обстоятельство нашло свое объяснение достаточно быстро автомат круглосуточной терапии, обычно подключенный к Рокотову несколькими капельницами и тонкими проводками от датчиков, которые фиксировали все его биоритмы, на этот раз оказался не у дел. Пока он спал, кто‑то отключил прибор и даже свернул все провода, обмотав их вокруг черного глянцевитого корпуса с двумя окошками‑экранами.

Значит, дело на поправку… — без особого восторга подумал Игорь, глядя в белый потолок госпитальной палаты, на котором ему уже были знакомы все трещинки и пятнышки.

Откровенно говоря, радоваться было нечему.

Падая в изуродованном штурмовике по самоубийственной траектории, Игорь окончательно распрощался с жизнью. Война выжгла его дотла, оставив лишь бесконечную, ноющую, неуемную боль в груди… Боль, которую он уже не в силах был терпеть… Ему казалось, что у него есть право на смерть, на избавление от бесконечного кошмара, но, видно, он поспешил ставить крест на своей судьбе… Игорю не нужно было напрягаться, чтобы понять, кто выволок его из самоубийственного пике. Рокотову и раньше казалось, что кибернетический мозг «Беркута» обладает своим сознанием, — теперь же он не сомневался в этом.

Игорь лежал, вслушиваясь в самого себя…

Ощущение жизни вернулось к нему, но что делать дальше? Он не знал тех людей, в чье общество занесла его злая воля гиперсферы, но даже если учесть, что к нему отнеслись вполне по‑человечески, — что дальше? Штурмовик разбит это ему без обиняков сообщили те несколько человек, что беседовали с ним в момент просветления, когда Игорю, еще заключенному тогда под колпак реанимационной камеры, стало немногим лучше. У них же, как он понял, космическая техника не развита вообще… Значит, он будет вынужден остаться тут, в этой затерянной в космосе, полностью изолированной колонии, и до конца дней гореть в аду личных воспоминаний?..

Думать о невозможности возвращения было невыносимо.

Уж лучше бы они не выключали свой чертов аппарат… — подумал он, повернувшись на бок и прикрыв глаза в тщетной надежде уснуть. Думать, переваривать в голове сложившуюся ситуацию было тошно… Игорю как никогда хотелось сейчас забыться, но не все оказалось в его власти…

За окном, вдалеке, опять раздался протяжный, вибрирующий грохот…

Это было похоже на звук снижающихся орбитальных челноков. Рокотов даже вздрогнул под укрывавшей его простыней — слишком мало хороших ассоциаций было у него связано с подобным звуком.

Через несколько минут, вконец измаявшись, он не выдержал и сел, спустив из‑под скомканной простыни похудевшие ноги.

Никакой одежды в палате он не заметил, и потому пришлось закутаться в простыню. Первый шаг, после нескольких недель неподвижности, дался ему с трудом, но потом пошло легче. Кое‑как доковыляв до окна, Игорь толкнул раму, и та легко поддалась его слабому усилию, послушно повернувшись на петлях.

Прохладный, сладкий воздух утра оглушил обилием незнакомых, дразнящих обоняние запахов. Игорь вдруг болезненно подумал о том, что успел забыть, как пахнет настоящий воздух. То, чем приходилось ему дышать на протяжении последних восьми месяцев, было тщательно отфильтровано, и оттого воздух в стылых бункерах всегда имел специфический медикаментозный запах химического эрзаца…

Вдалеке опять послышался гул. Утро еще только занималось, небо серело рассветными сумерками, и на этом фоне Игорь отчетливо различил прочертивший горизонт пологий росчерк падучей звезды…

Пальцы Рокотова побелели, судорожно вцепившись в пластиковый подоконник.

Не может быть… — говорили его глаза, а сердце уже стукнуло, глухо, нервно, привычно…

Мгновенный выброс адреналина на миг помутил разум.

Одно из двух… либо меня обманывали, либо…

У горизонта вновь вспыхнул и погас ослепительный росчерк. За ним еще… И еще один…

Десант!..

Двух мнений тут быть не могло. Рокотов знал, ЧТО на самом деле означают эти безобидные росчерки падучих звезд. Его никто не обманывал. Просто война добралась и сюда, до этой сонной райской планетки…

Тысячи мыслей пронеслись в эти минуты у него в голове. В душе Игоря отчаяние смешивалось с безумной надеждой… и снова он ощутил себя точно так, как сотни раз бывало на Дабоге, когда после боя ложился, падал лицом в закопченный снег и думал: все, предел, больше не смогу, не встану… Но вставал.

Он еще смотрел в окно, когда на обширную, пустую в этот час площадку перед госпиталем влетела одинокая машина и остановилась, взвизгнув тормозами у самых ступеней парадного крыльца. Из нее вылез пожилой, лет пятидесяти, мужчина и тут же задрал голову, обшаривая взглядом окна госпиталя. Увидев Рокотова, он вздрогнул, а затем энергично замахал обеими руками, так что было непонятно — зовет он Игоря спуститься к себе или же, наоборот, просит оставаться на месте, в палате.

Рокотов не узнал Вадима Петровича Лозина, который уже был у него вместе с президентом Кассии, но, так или иначе, Игорь понял — визит по его Душу.

Отойдя от окна, он огляделся, несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь унять распоясавшееся сердцебиение, потом размотал заботливо скрученный вокруг прибора жгут проводов, подергал его, пробуя на прочность, вытащил из гнезда и встал за дверью в ожидании гостя.

Если они пронюхали, что я здесь, то не прислали бы старика… подумалось ему, но Игорь не выпустил из рук приготовленную импровизированную удавку.