Книга Меч и крест - Лада Лузина

— Мы ведь, кажется, встречались, — сказала Дображанская, хоть сказать это должна была вовсе не она, а он, нагло навязавший ей свое соседство. — В «Центрѣ колдовства». На Подоле. А вы туда порчу снимать приходили? — съязвила она зло.

Странно: она вдруг перестала чувствовать себя всесильной.

— А вы, — элегантно улыбнулся он, — наверно, хотели навести ее на врагов? Уверен: у вас это получилось.

Катя посмотрела на него исподлобья, пытаясь расшифровать опасные слова, но у блондина был непроницаемый вид человека, лишь вежливо поддержавшего чужую шутку.

— А вы занимаетесь организацией выставок?

— Вы уже знаете? — нисколько не смутился он.

— Я все про вас знаю, — парировала Катя. — Даже то, что по совместительству вы чините прорвавшиеся трубы.

— Я — трубы? — Альбинос вопросительно поднял серебреные брови. — Простите, я вас не понимаю.

— Только не делайте недоуменное лицо, — внезапно рассердилась она. — Позавчера я познакомилась с девушкой в «Центрѣ». Она была в очереди за мной. И она сказала: вы работаете с ее отцом. А отец ее ликвидирует наводнение на Фрунзе.

— Вот оно что… — Зимние глаза блондина покрылись изнутри инеем. Но к Катиному разочарованию, он казался скорее озадаченным, чем обличенным. — Значит, он чинит трубы, — невыносимо скучливо отозвался альбинос. — Впрочем, чему я удивляюсь?

— Кто он? — недоверчиво уточнила Катерина.

— Видимо, мой брат.

— Только не говорите, что он ваш близнец! — окончательно перестала верить ему она.

— Только внешне, — успокоил ее блондин. — Во всем остальном он — моя полная противоположность. Я не видел его уже много лет, — он задумчиво нахмурил губы и, словно решившись на что-то, вынул из кармана рубашки золотой паркер, черкнул на салфетке семь цифр и пододвинул их к Катиной руке. — Знаете, если вас не затруднит, передайте ему через вашу знакомую. Не думаю, что он станет связываться со мной. Но в жизни бывает всякое…

— Боюсь, я не скоро ее увижу, — отказалась Катя, удивленная тем, что версия о близнеце вдруг перестала казаться ей неправдоподобной.

— Да мне и не к спеху, — равнодушно уточнил он. — Сами знаете, у меня и без него достаточно проблем.

— Откуда мне знать о ваших проблемах? — надменно фыркнула Катерина.

— Но вы сами сказали… Простите, я думал, вы видели в новостях. Сегодня ночью кто-то пытался украсть «Богатырей» Васнецова. А поскольку выставку организовал я…

— Ах, это… Ну и что? — невольно заинтересовалась Дображанская.

— Загадочнейшая история, — покачал головой пострадавший организатор. — Но если вам интересно…

— Да, конечно.

— В музее, естественно, есть охранник, — обстоятельно начал блондин. — Но он спал, несмотря на рев сигнализации. Приехавшей на вызов бригаде пришлось залазить в разбитое вором окно: тот не открыл им дверь.

— Его считают соучастником?

— Его с трудом разбудили, но так и не привели в себя, — предполагают отравление малоизвестным газом. Но это полный абсурд, — пренебрежительно скривился рассказчик, — потому что работали не профессионалы. Представьте, преступник тупо разбил окно на первом этаже, залез, зачем-то грохнул стекло на картине и убежал, уже через другое окно. Вы скажете: он просто не успел забрать полотно…

И Катя, которая ничего подобного говорить не собиралась, непроницаемо кивнула, снова почувствовав себя на коне: знал бы блондин, как трижды загадочно все было на самом деле, сразу утратил бы свою прохладную рассудительность.

— Но он просто не мог успеть, — продолжал разглагольствовать неосведомленный. — Удивительно даже то, что он успел убежать, — милиция приехала через считанные минуты. Так чего же они добивались? Чего хотели эти девушки?

— Девушки? — сразу утратила свою прохладную насмешливость Катя.

— Пятнадцать минут назад, — поделился блондин, — мне сообщили, что объявился водитель такси, подвозивший ночью к музею двух барышень. Время совпадает. Причем красавицы вызвали такси на дом, некоторое время катались по Городу вместе с третьей подружкой, а потом попросили отвезти их прямо к Терещенко. Представились студентками театрального. Внешность у них, судя по описанию, и впрямь колоритная, одна блондинка с африканскими косами до пояса, вторая рыжая. Первую точно не перепутаешь! Милиция уже отправилась по их адресу…

— Милиция?

Внезапно Катя возненавидела свое новое платье. В нем было неуютно и непривычно, совсем не так, как в ее бронированных костюмах.

— Но зачем студенткам театрального?..

— И впрямь зачем? — с нажимом переспросил блондин, глядя на нее замерзшими глазами. — Явно не для того, чтобы украсть. Но тогда зачем, как вы думаете? — Он уставился на нее, не мигая, будто надеялся, что она и впрямь ответит на его вопрос.

— Откуда мне знать, — выдавила Катерина.

И вслед за платьем мгновенно возненавидела проклятого блондина, взвалившего на нее эту — такую ненужную ей — ответственность за две ненужные ей судьбы.

Как только она узнала, что тюрьма, угрожавшая Машиному отцу, оказалась истеричной гиперболой ее матери, и предусмотрительно уведомила Дашу, что исчезает сегодня по причине предстоящего поединка, Катя выбросила двух своих случайных союзниц из головы, если не навсегда, то очень и очень далеко — за границы своего мироощущения.

Но ее отпуск оборвался внезапно и без предупреждения, как только….

«Милиция уже отправилась по их адресу!»

«Идиотки! Идиотки! Приехать туда на такси!»

Теперь менты знают их адрес, квартиру и телефон. Они устроят засаду и возьмут их без всякого труда. Их опознает водитель. И Дашины пальцы совпадут с отпечатками на окне музея. И будет смешно даже заикаться о существовании сумасшедшего с ножом. Им никто не поверит. И Маша пойдет как соучастница… И ей конец, потому что, в отличие от Даши, она не выживет не только в тюрьме — даже в обычном обезьяннике, где окажется не позднее чем через час. Ведь…

«Милиция уже отправилась по их адресу!»

«Вот суки!»

Екатерина Михайловна Дображанская всю жизнь считала себя сукой редкостной бездушности. Другие — тоже, но она была солидарна с ними и старательно поддерживала в этом мнении — и их и себя. Она любила себя сукой и была убеждена: быть сукой, которой наплевать на всех и вся, удобно, выгодно и стерильно для души.

Но каким-то немыслимым чудом в ее душе завелась наивная студентка, оказавшаяся первым и последним человеком, пытавшимся понять, помочь, поддержать ее, не потому, что получал за это деньги, а потому, что верил: «Катя — хорошая». И кроме нее, хорошей Катю не считал никто, включая и ее саму. Но проблема в том, что в присутствии Маши она и сама начинала ощущать себя если не хорошей, то как минимум не такой уж плохой… И как ни хотелось бы ей сейчас быть индифферентной и безразличной сукой редкостной бездушности, она ею сейчас не была!