Книга Дикари Ойкумены. Книга III. Вожак - Генри Лайон Олди

Что происходит?

Кадык Гвидо судорожно дернулся. Казалось, председатель сумел проглотить кусок, которым подавился. Пальцы опустились на пульт. Миг, и гвалт как отрезало. Лишь беззвучно, по-рыбьи плямкали рты. В мертвой тишине к потолку всплыл пузырь голосферы. Изображение было плоским и шло рябью. Так бывает при местной ретрансляции с приемника гиперсвязи.

– …отмечено стремительное угасание линии водорода в спектре звезды, – рухнул на зал хриплый от волнения доклад, подхваченный с середины. Борода информатора, судя по внешности, коренного брамайна с Чайтры, стояла дыбом. – Яркость линии гелия падает со скоростью, опровергающей все мыслимые прогнозы. Усиливаются линии кислорода и неона. Возникли линии магния и кремния…

– Он что, всю таблицу элементов собрался озвучить?

В голосе Мамерка звучало раздражение: из-за этой ерунды прервали заседание?! Марк тоже ничего не понимал, но счел за благо промолчать. Для большинства представителей, как он ясно видел, линии магния и кремния были тайной за семью печатями.

Бородач отвернулся – сфера продемонстрировала шикарный, поросший вороной гривой затылок. В затылке возникло демонстрационное окно. Шустро поползли цифры и графики, иллюстрируя пословицу про два уха, в одно из которых влетает, а из другого – наоборот. Марк опознал диаграмму звездного спектра; на большее его не хватило.

– …наблюдается аритмическая пульсация светимости звезды, соответствующая скачкам температур ядра примерно от трехсот до шестисот миллионов градусов. Зафиксированы всплески потока свободных нейтронов, синхронные с пиками светимости и повышения температуры ядра. Нейтринное излучение звезды неуклонно растет…

– Доктор Вьяса! – в отчаянии взвыл председатель, выразив общее мнение Совета. – Объясните по-человечески: в чем дело?!

– Но я же объясняю! – изумился бородач. – Все вышеприведенные явления и процессы ясно указывают на то, что плотность ядра…

– Позвольте мне.

В дверях стояла Рахиль Коэн.

* * *

Марк спустился в холл. От лифта он отказался, предпочтя лестницу. Совет, откликалась ступенька за ступенькой. Со-вет, со-вет, со-вет. Охраны не было. Дежурного – тоже. Наверное, сидел в каптерке, вполглаза следя за гроздью обзорников. Тишри, тихая обитель, мир да покой.

Со-вет, отстучали пятки по плиткам пола.

Ли-и-и-иги, скрипнула дверь.

В этом дворике они курили с Белым Страусом. Утилизатор, фикусы, лавочки. Сейчас Марку предстояло курить с Манойей Илхикамином, лейтенантом зенитно-ракетных войск Астлантиды. То, что Марк в обоих случаях обходился без сигареты, ничего не меняло.

– Добрый вечер, лейтенант.

– Добрый, – кивнул Манойя.

В последний раз Марк видел лейтенанта в состоянии эндокринной комы, распротертым на круглом столе. Ухмылка идиота, поза жертвы. Идея с декларативным освобождением сработала: сейчас Манойя, вне сомнений, был вменяем, хотя и в самом скверном расположении духа. Кивал он механически, как кукла в руках кукловода-дилетанта. Слово «добрый» в устах астланина прозвучало уступкой, ложью, принесенной на алтарь вежливости.

Ну да, сообразил Марк. Перед этим я разговаривал с Изэлью. По дороге мне не встретился никто из наших. Я по-прежнему говорю на языке астлан.

– Садитесь, – предложил Манойя.

Да он просто живчик, подумал Марк. Коммуникабелен, идет на контакт. Депрессия? Тысячи людей хандрят круглые сутки. Еще и из соседей кровь пьют, чтобы не радовались.

– Спасибо.

– Угостить сигареткой?

– Где вы взяли сигареты?

– Купил в магазине. А что, есть варианты?

– Заказ. Прямо сюда.

– Мне рекомендуют чаще выходить в город.

– Понял. Извините, я не курю.

– Здоровье?

– Нет. Просто так.

– Я слишком много говорю?

– Нормально.

– Мне рекомендовали поддерживать беседу.

– Зачем?

– Это полезно для моей психики. Доктор сказал, чтобы я переходил от односложных реплик к более информативным конструкциям. Я пытаюсь.

– Я рад.

– Как по-вашему, у меня получается?

– Отлично. Просто замечательно.

– Солнце, – вдруг сказал лейтенант, и Марк напрягся. – Я люблю ночь. В темноте мне легче. Днем я сплю. Задерну шторы и сплю. У вас окна меняют прозрачность. Ну и что? Со шторами мне привычней.

– Солнце, – согласился Марк. – Все дело в нём.

Рахиль, вспомнил он. Толстуха средних лет, похожая на хозяйку булочной. Она ворвалась в зал заседаний так, словно до сих пор оставалась в большом теле. За Рахилью Коэн, как свита за королевой, шли мужчины: атлет, великан, карлик. Лидер-антисы четырех рас, часовые на границе с Кровью – они спешили доложить Совету то, о чем Совет уже знал, но еще не осознал.

Искра, брошенная в сухой порох цифр и фактов.

Я видел, удивился Марк. Видел своими глазами. Она рассказывала, скупо роняя слова, тщательно избегая любых художеств. Казалось, она пересыпает в горсти песок. Мужчины молчали, не вмешивались. Лишь Папа Лусэро время от времени бранился свистящим шепотом. Речь Рахили была лишена всего, что могло бы поощрить мое воображение. Но я видел, клянусь, словно сам был там, с ними.

* * *

Ангел, сотканный из чисел, которые свет, стоял на границе Крови. В небе над ангелом парил сокол, чьи крылья – огонь. Небо было похоже на зеркало: жёлтое, прошитое кровавой канителью, оно отражало пустыню. На песке за ангелом сидел паук, чьи жвалы могли перекусить галеру. Паук внимательно смотрел, как танцует исполин с синей кожей: восемь рук плели орнамент, способный ввергнуть зрителя в транс.

Рахиль много времени проводила здесь. Можно сказать, что она вообще не уходила отсюда – с того дня, как Совет Лиги принял решение о технологизации Астлантиды. Изредка к Рахили присоединялся Нейрам Саманган или Кешаб Чайтанья, но никогда – оба сразу. Сегодня это случилось впервые.

Это из-за Папы, думала Рахиль. Мы уже не надеялись. Когда я увидела, как Папа, смешно перебирая лапами, бежит по песку… Гематров полагают бесчувственными. Не стану спорить. Чувствам, не имеющим внешнего выражения, доступного собеседнику, отказывают в существовании. Я отказала бы в существовании всей Крови, включая Остров Цапель, по той же самой причине. Зачем я здесь?

– Граница, – сказал паук. – Я сошел с ума?

– Нет, – ответил ангел.

– Что – нет?!

– Ты в здравом уме. Что же до границы – да.

– Это так, Папа, – крикнул сокол. – Граница отступает.

– Мы заметили это с первого дня, – добавил танцор.

Папа Лусэро встал рядом с Рахилью. Это далось ему с видимым напряжением: вудунский антис хотел быть как можно дальше от рубежа, за которым начинались пурпур и золото. Это пройдёт, думала Рахиль. Он справится. Он уже справился. Граница отступала, Кровь съеживалась, возвращала пустыне прежний облик. А значит, все будет в порядке. Порядок, правила игры, будничность действий и поступков – вот условия, заменяющие нам счастье.