Книга Музыка любви - Анхела Бесерра

— Мама ни о чем таком не упоминала, — откликнулась Аврора. — Ты знаешь, сколько времени твой отец там провел?

— Понятия не имею. Его отдаленное прошлое покрыто густым туманом. Да и не столь отдаленное отчасти тоже, но мы обязательно все выясним. — Он взял руку Авроры и с нежностью поднес к губам: — Не знаю, зачем судьба нас свела, но уверен, что причина есть... и очень важная. Ты себе не представляешь, как вся эта история меня изменила...

— Наверное, человек меняется, когда понимает, что такой как есть он застрял на месте, не может двигаться вперед.

Андреу умирал от желания прикоснуться к ней. А если он заключит ее в объятия и остановит часы?

Забыть обо всем и спрятаться в маленькой квартирке в Борне, откуда он вырвался, чтобы найти себя и двигаться вперед... Сейчас его представления о смысле жизни были не менее смутны, чем в те дни, когда он начинал строить свое будущее вдали от отца.

— Хочешь подняться? — Он постарался, чтобы приглашение прозвучало галантно, но голос умоляюще дрогнул.

Аврора молча смотрела на него. Зловещий вопрос, преследующий ее день и ночь, оставался в силе, но меньше всего ей хотелось задаваться им сейчас.

Они поднялись.

На пороге их встретил свежий аромат роз. Аврора и Андреу задержались в коридоре, прислушиваясь к неуловимым изменениям в атмосфере. Казалось, будто вся обстановка дома пробуждается от летаргического сна, чтобы тепло приветствовать их. Безмолвный рояль ожидал легких рук Авроры, паркет, устланный фатой невесты в день смерти Жоана и Соледад, светился странным светом. Во всех вазах стояли букеты белых роз, в окна задувал весенний ветерок, играя с занавесками, словно с парусами корабля, только вышедшего в море. Страстное напряжение между мужчиной и женщиной усиливалось.

— Сыграешь для меня? — Он подвел ее к роялю.

— Tristesse?

Но едва она подняла крышку рояля, Андреу не выдержал ее опьяняющей близости. Мягко взяв Аврору за плечи, он развернул ее к себе лицом, при поднял и усадил на открытую клавиатуру, откликнувшуюся звучным арпеджио. Под смятенный вздох аккордов она ответила на поцелуй, всей душой раскрываясь ему навстречу.

Сильные руки со сдержанной жадностью заскользили по ее телу, рождая музыкальные темпы, никогда прежде ею не слышанные. В неторопливом andante ma non troppoего пальцы пробегали по ее груди, вызывая к жизни самую восхитительную из сонат. От дышащего мрамора под расстегнутой блузкой он в решительном adagio molto е cantabileспустился вниз к ее бедрам, лаская все настойчивее, все ближе к центру, к средоточию человеческого бытия. Рояль вздрагивал под весом ее тела приглушенной мелодией. В ней слышалась «Аврора» Бетховена. В ней пело ликование. Allergro... Vivace... Allegro molto vivace.. .Пальцы Андреу достигли сокровенных глубин... Море наслаждения... Largo... Apassionato... Largo apassionato...

Он добивался от ее тела виртуозного звучания. Да, он умелиграть на фортепиано.

Когда Аврора вернулась с облаков под утихающие звуки своей личной сонаты, по щеке ее скатилась слезинка — квинтэссенция счастья. Андреу раздел ее до конца, и она, обнаженная, сидела на рояле, словно сошедшая к смертному муза, напрочь позабыв о своих сомнениях и тревогах.

Ее белоснежная кожа казалась еще белее на фоне блестящего инструмента. Она замерла живым олицетворением недостающей клавиши, вибрирующей «фа», готовой звучать снова и снова. Руки виртуоза снова сжимали ее, крепче и крепче, он целовал ее всю, от трепещущих губ к шее — и вниз, вниз, миллиметр за миллиметром... живот, бедра, все ближе к центру, учащая ритм... пока она опять не заплакала. Слезы текли по ее лицу, а пальцы опытной пианистки уже готовились исполнить целый концерт на самом изысканном из инструментов — теле возлюбленного.

Не вставая с рояля, Аврора раздевала его медленно, но целеустремленно: галстук и рубашка полетели на пол, в то время как губы ее нежно исследовали мощный торс. Внезапно он остановил ее, снял с рояля и повернул спиной к себе, лицом к инструменту. Мраморная спина против раскаленной груди... Он посадил ее к себе на колени, прижал, обхватив ладонями грудь, и хрипло шепнул на ухо:

— Играй...

Аврора попыталась сосредоточиться на нотах. Андреу неутомимо ласкал ее, творя совершенно новое прочтение шопеновской Tristesse. Рояль источал аромат все сильнее, стонал в унисон с пианисткой, плакал с ней счастливыми слезами, таял, пульсировал живым дыханием. Объятая желанием, Аврора превратила Tristesseв гимн радости и жизни. Руки Андреу задавали ритм, он проникал в нее все глубже, то неистово, то бережно, еще глубже, причиняя боль без боли, не раня, но освобождая...

Рояль. Крик. Тишина. Слезы. Смех. Тело. Душа.

Мир вращался вокруг них. Рояль не прекращал своей песни, хотя истомленная Аврора больше не играла. Поцелуи Андреу жгли ее обнаженную шею, он обнимал ее, растворялся в ней, стирая границы. Они превратились в одно существо, единое множество обостренных до предела чувств.

Приближалась ночь, а они еще дремали, обнявшись, на диване. В окна шаловливо заглядывали звезды и доносился вечерний уличный шум. Где-то там сотни, нет, тысячи прохожих спешили по своим скучным будничным делам. Для них же двоих жизнь только начиналась.

Проснувшись, Аврора вглядывалась в неподвижно-расслабленные руки Андреу на своем теле. Эти волшебные руки вызволили ее из плена. Эти длинные пальцы... сердце болезненно трепыхнулось. Руки? Убедившись, что Андреу спит, она поднесла свои руки к его, сравнила. Одинаковые.

Одинаковые? Невозможно. Она слишком увлеклась собственными бредовыми фантазиями. Аврора постаралась отогнать до поры до времени своих назойливых призраков. Надо будет навестить Клеменсию, может, старушка развеет ее чудовищные подозрения.

Но по мере того как за окном стихал шум, ее страхи множились. Что теперь будет с ее жизнью? А как же Мариано? И Map? Дочь, наверное, ждет ее, а она знает, что пора уходить, и не хочет. Столько счастья и печали вперемешку. Так одиноко и вместе с тем так уютно. Она чувствовала, что мать рядом, улыбается ей, влюбленная и счастливая. Слышала спокойное дыхание Андреу, и сердце ее переполняла любовь, двойное бремя любви — их собственной и родительской.

Такая невообразимая концентрация чувств на двадцати квадратных метрах гостиной... на полутора метрах диванчика... в миллиметре, разделяющем их тела и души. Время текло сквозь них, не задерживаясь. Был вечер пятницы. Предстояли выходные, полные тоскливых хлопот.

Мариано Пла начинал беспокоиться. Жены все еще не было дома, и ужин запаздывал. Ее мобильный телефон не отвечал. Вечером по каналу «Плюс», на который он заказал абонемент, чтобы быть в курсе всех футбольных новостей, обещали матч его обожаемой «Барсы» с мадридским «Атлетико», и если не поесть сейчас, то целиком игру посмотреть не удастся. Если было для Мариано что-то святое, так это ужин втроем, служивший для него символом семьи. Map спустилась к соседке репетировать песенку собственного сочинения. Ей-то хорошо: чем дольше мать задержится, тем больше выйдет времени на репетицию. Она сама придумала и слова и музыку и хотела сделать Авроре сюрприз, когда та вернется. В последнее время фортепианные композиции удавались ей все лучше. Девочка унаследовала от бабушки чистый голос, и недаром окружающие замечали, что песня — ее любимое средство самовыражения. Даже, например, нахваливая какое-нибудь особенно вкусное мамино блюдо, Map мелодично растягивала, почти выпевала фразу.