Книга Где нет княжон невинных - Артур Баневич

— Художественный вымысел? — скорее отметил, нежели спросил Збрхл. — Так я и знал. Мир реален, если забыть о второразрядных фокусах чародеев. Что, Дебрен? Вся эта болтовня о картинках, троицах… — Он не договорил, заменив вывод плевком. — Сваляла дурака, коза?

Ленда медленно подняла голову. Теперь она смотрела на Збрхла странным отсутствующим взглядом, от которого у Дебрена мурашки побежали по коже. Его почти обрадовали слезы, застилающие неподвижные радужки. Слез было немного, но эта малость влаги снова очеловечила девушку, опустила ее к ним, на землю.

— Четвертый раз, — сказала она тихо, почти шепотом. — Что вы говорили о четвертом разе? — Збрхл смотрел ей в лицо, но отвечать не собирался. — Дебрен?

— Ну, так просто… болтовня. — Он не спускал с нее глаз. — Убивали время. Лучше скажи…

Она прервала его — да так, как он меньше всего ожидал: поднялась с лавки. Двигалась она, опираясь на подругу, как на костыль. Дебрен не отважился наложить на нее солидную, устойчивую блокаду. Боль в ногах нарастала, ходить ей становилось все труднее. И все же Ленда встала, кусая губы от боли.

— Надо поговорить.

— Сядь, — попросил он. — Здесь мы тоже можем говорить.

— Не можем. — Она медленно, с трудом направилась к кухонной двери. При этом старалась не сводить с него глаз, словно не была уверена, что он последует за ней. — Я человек простой, поэтому скажу прямо: хочу поговорить с Дебреном с глазу на глаз. Если вам от этого станет легче, считайте, что мы идем с ним трахнуться где-нибудь в сторонке.

— Ленда, — охнул Дебрен, но через лавку перешагнул сразу.

Она подождала его на пороге, потом захлопнула за ним дверь. Только тогда ее угрюмый взгляд смягчился, стал каким-то детским. Пораженного, почти одуревшего Дебрена неожиданно обняли ее руки. Холодный нос втиснулся ему между шеей и воротником. Все еще слегка влажные волосы парика облепили половину его липа. От них пахло странным букетом дыма, везирацких благовоний и облюбованного мышами сундука. Но не Лендой. И все равно он тут же почувствовал тепло, опускающееся к низу живота тяжелой плотной волной.

— Я не знаю, что делать, — прошептала она, вдыхая ему под кафтан смесь разогретого воздуха, неуверенности, опасений и облегчения. Последнего было меньше всего, но — было. Дебрен знал, откуда это бралось. Объятия Ленды трудно было назвать символическими.

— Что ты… княжна… что ты делаешь?

— Я очень глупая, все это не для моего ума… — мурлыкала она, не отрывая носа от его плеча. — Збрхл спрашивал о предках, верно? О Кургузом, дедушке, третьем… Я знаю, он запретил говорить. Знаю. Но я околдовала тебя. Ты мой, одурманенный моими волосами и подушкой. Поэтому скажи. Я сделаю все, что ты захочешь. Но я должна знать, понимаешь?

— Чума и мор… Понимаю? За кого ты меня держишь: за телепата-чудотворца?! Ни черта я не понимаю!

— Не лги. Ты прекрасно знаешь, о чем я.

— Не знаю, — простонал он. — Ты оглохла?

— Ты говорил, что любишь меня. Любимых не обма… — Она осеклась. Несколько мгновений они стояли неподвижно, одинаково парализованные болью.

Дебрен был мужчиной и чародеем. Он первым взял себя в руки.

— Обещаний не нарушают, — проворчал он, отыскивая губами ее ухо среди шершавости искусственных волос. — Даже ради любимых. Поверь. Но я ничего Збрхлу не обещал. Не было причин. Мы говорили о пословице. Поверь.

Она верила ему, если мерой доверия можно считать ухо, подставленное для поцелуя, и мурлыканье поглаживаемой кошки. Но именно поэтому одним словом все не ограничилось. Дебрену было совестно, он опасался, что его молчание Ленда примет за попытку уйти от ответа, поэтому в паузах между движениями от уха к шее и обратно он чуть задыхающимся голосом пересказал все, что услышал, и все, что ему в связи с этим пришло в голову. Он удивлялся сам себе, потому что его слова звучали логично. Во всяком случае, в те редкие мгновения, когда ему удавалось понять собственные слова. Слов было немного. Он не возбудился, как в мойне, на той заколдованной доске, в которую якобы впиталась кровь Ледошки. Он не зашел даже наполовину так далеко. Но в определенном смысле продвинулся дальше. Они впервые вели себя как настоящая пара, прячущаяся от людских глаз и тут же начинающая целоваться. Потому что и ее губы не бездействовали. Он чувствовал их на шее, на подбородке, на ключице. Она не пыталась сделать большего — возможно, потому что не пытался и он, но, несмотря на эти признаки рассудка, они были любовниками, и никто бы не смог подвергнуть это сомнению. Если б не пластины, сковывающие ее бедра, он здесь и сейчас двинулся бы вниз, задирая юбку. А она сразу же охватила бы его своими длинными ногами, повисла бы между его напирающим на нее телом и шершавой дверью. Он знал, что так случилось бы, она знала, что он это знает, и поэтому все было столь необычно.

— Она тоже не требовала обещаний, — услышал он шепот Ленды. Она немного отстранилась — ровно настолько, чтобы ее можно было слышать, и, пожалуй, ни на волосок больше. — Она мне поверила. Но я должна… Что сказал тебе Збрхл о том, третьем, предке?

— Мы вообще не разговаривали о предках. Чего ради тебе в голову пришел какой-то третий? И что тут общего с картиной?

— Не знаю, — призналась она. — Может, я что-то напридумывала. Но когда он говорил, как выглядит столбомуж, когда описывал его… Ты знаешь его лучше. Ты видел, чтобы он когда-нибудь трусил?

Кажется, она была готова отступить, принять его объяснения, какими бы они ни были.

— Лучше? — с горечью вздохнул магун. — Но ты права. Никогда. До сегодняшнего дня. — Он вздохнул. — Чума… Что здесь происходит? Чем так опасна деревяшка, перекрещенная с пьяным, как бревно, человеком? Ты здешняя, просвети меня.

— Ничем. — Она снова ткнулась носом ему в плечо. — Сам герб, по сути дела, смешной. А Збрхла напугал. Грифон не напугал, дракон не напугал, а глупый древний герб… И я вспомнила, что он говорил о его владельцах. Что Кургузый погиб, служа Дорме Лисице, а позже — дедушка, когда защищал невинность Аммы Половчанки от демократов. Поэтому, когда я услышала, что вы говорите о принципе троицы…

Ленда постаралась снизить серьезность своих слов чуть насмешливой улыбкой. Но когда он взял в руки ее теплое от жара лицо, все это исчезло, и остались только глаза, наполненные заботой.

— Что было на картине? — спросил Дебрен.

Она еще несколько мгновений колебалась.

— У него слишком юное лицо. — Ее голос немного дрожал. — Но это Гвадрик. Точно.

— Тот самый Гвадрик? — Она удивила его. — Властелин Бельницы? Князь? Ты говорила, что из всех четверых он был бы последним, кто мог бы…

— И все-таки, — пожала она плечами. — Я и ломаного денария на него не поставила бы. Девушки никогда его не привлекали. Может, и правда, в том ягоднике все дело было в политике. Либо Петунка просто… Из трех находящихся здесь мужчин она двух насмерть околдовала, да и третьего, похоже, тоже. Видимо, что-то в ней есть.