Книга Столица для поводыря - Андрей Дай

Слава богу, хоть на островную горнозаводскую дорогу решились. Но и то! Когда еще моя дорога дойдет до Тюмени? Я даже не спрашиваю, когда будет построен этот трансуральский путь Пермь – Екатеринбург. Всякий, кто хоть раз путешествовал из Сибири в Россию, должен помнить те длиннющие тоннели и серпантин. Там без динамита работы лет на десять.

Но почему хотя бы до Перми железку не проложить? Там по дороге еще и Вятка – тоже немаленький промышленный район. Неужели в Министерстве путей сообщения одни идиоты собрались? Так ведь, на Мельникова глядя, и не скажешь…

Ну да ладно. Опять меня от датчан куда-то в сторону унесло.

Во-первых, голштинцев – так они официально назывались – в этом, 1865 году решившихся на непростое путешествие в Томск, оказалось всего шесть тысяч шестьсот шестьдесят пять. Причем меньшая, самая обеспеченная их часть – около трехсот человек, к началу июля уже ожидала оказии в богатом торговом селе Самаровском – будущем Ханты-Мансийске. Это практически в устье Иртыша, верстах в десяти от места слияния Иртыша с Обью. Остальные частью еще брели трактом где-то между Екатеринбургом и Тюменью, частью – уже грузились на плавстредства в конечном пункте трудного пешего отрезка пути.

Первых ласточек можно было ожидать буквально с недели на неделю, а последние, по мнению Карла Васильевича Лерхе, прибудут в мою губернию не позднее конца сентября.

Конечно, труднее всего будет с первыми. Дядя ставил меня в известность, что с караваном управляющего томского отделения Госбанка князя Кекуатова, уже двигающегося Сибирским трактом, отправлено в мое распоряжение три миллиона рублей ассигнациями. Я не отказался бы от такого подарка, но, к сожалению, деньги частично предназначались на возмещение уже понесенных расходов и организацию второй волны переселения, ожидающейся этой зимой. А больше половины этой гигантской для Сибири суммы поступит в фонд помощи размещения иностранцев. Мне предлагалось самому выбрать надежный банк, организовать работу и решить вопрос с покупкой и передачей в аренду земли. Секретарь его высочества принца Ольденбургского полагал, что одних процентов с удачного размещения наличных будет довольно для основных трат. Наивный. Я уже векселей более чем на триста тысяч выписал. И для поддержания слепой пока веры в мою чуть ли не бесконечную платежеспособность эти долги намерен немедленно оплатить. Немедленно по прибытии денег в Томск, разумеется.

Особенно порадовал перечень профессий мужчин первой волны орды. Два десятка врачей, тринадцать инженеров, два гидролога, более двухсот – это из примерно тысячи – люди, знакомые с промышленным производством. Как мы и предполагали, большинство, шестьсот семьдесят семей, намеревались заняться сельским хозяйством. Карл Васильевич рекомендовал изыскать возможность расселения голштинцев компактными группами с образованием деревень с преимущественно датским населением. Возможно, с теми, кто не поместится в предоставляемые казаками усадьбы, так и придется поступить.

А быть может, и нет. Особенно если им показать на карте те точки, где достаточно места для образования новых населенных пунктов. Юго-запад Барабинской степи, обширное плато в верхнем течении Катуни – это где в мое время Усть-Кокса была, или отвоевывать землю под распашку у тысячелетней тайги на юго-востоке Мариинского округа. Такой вот невеликий выбор. А вдоль трактов все давно заселено. Причем очень плотно. Там раздвигать старожилов себе дороже. Народ тут лихой живет. Станут датчане в тайге целыми семьями «теряться», а мне потом отвечай.

Есть, правда, еще один вариант. Кулундинская степь! Но его я для второй волны решил приберечь. Дело в том, что 30 июня 1865 года, и это третья отличная новость, высочайше утверждено положение комитета министров «О порядке переселения в Западную Сибирь»! И разговоры в кулуарах стали законом империи.

Жителям центральных и северо-западных нечерноземных губерний, прибалтийских, польских и финляндских губерний, отныне дозволялось своей волей отписываться в оставляемых общинах и переселяться на территории от Урала до Енисея. Паспорта вменялось в обязанность выписывать уездным и волостным исправникам без согласования со старостами общин на срок до трех лет. По истечении этого срока рискнувшие отправиться на восток обязаны были либо приписаться к существующим общинам, либо подать в присутствие заявление на образование «нового поселения на пустолежащих землях». Наделение пригодными для земледелия участками должно было осуществляться согласно положениям указа от 1843 года – по пятнадцать десятин на семью. Переселенцы освобождались от рекрутской повинности, всех поборов и платежей на пять лет со дня приписки на новом месте жительства.

Ни о какой финансовой помощи добровольным переселенцам речи не шло. Да я в принципе на это и не надеялся. Прекрасно понимал, что основному локомотиву закона – крупным землевладельцам Урала, хозяевам многочисленных заводов, сытые и довольные жизнью крестьяне были не нужны. Они в отличие от меня небезосновательно надеялись, что существенная часть народа, который неминуемо должен ломануться из голодной России в не бедствующую Сибирь, останется сразу за Камнем. И рано или поздно пополнит армию заводских рабочих.

Этим же законом губернским правлениям предписывалось создать переселенческие комиссии, состоящие из землемеров, полиции и врачей, под председательством вице-губернаторов или самих начальников губерний. А к шестнадцати пунктам всеподданнейшего отчета для сибирских регионов добавлялся семнадцатый: «сведения, касающиеся вновь освоенных пустолежащих земель и их населения». То, что мы делали полуофициально, высочайше дозволено. Ура! За зиму нужно было приготовить фотоальбомы, а весной отправлять моего «капитана» Кухтерина на запад.

Порядок и правила поселения добровольцев на кабинетных территориях в пределах АГО существенно отличались. Там, например, пятилетней амнистии по податям не существовало. Однако кто-то очень умный или хитрый внес в параграфы, касающиеся царевой вотчины, интересный пунктик. Мой личный юрисконсульт Герочка сразу оценил и обратил на это внимание. Теперь дозволялось, во-первых, покупать кабинетные пахотные земли с оплатой ежегодных, но сильно уменьшенных податей. А во-вторых, впервые применительно к частной собственности монаршей семьи прозвучало слово «концессия». Законом устанавливались правила получения разрешения на разработку любых, кроме золотоносных, месторождений, и приводились таблицы для расчета ежегодных платежей.

У меня даже ладони вспотели, едва я осознал открывающиеся перспективы! Железо Кузнецкого округа. Медь, асбест, графит – Бийского. Да что это я! Теперь можно совершенно легально затевать разработку гигантского Асгад-озерного серебра. Вот закончит Суходольский Чуйские бомы взрывать – и сразу… И рудники в Мундыбаше. Там такая богатая руда, что Чайковский плакать от счастья будет! В чугун ее прямо там переплавлять и по Томи сюда сплавлять. Там, к югу от Кузнецка, и угля полно!

Едрешкин корень! Запрет на «огневые» производства так и не отменили! А как руду плавить без огня?! Придется пока камни по реке возить, а в Тундальской уже переплавлять… Еще одну каторгу построить? И где на все это деньги брать? И людей?

Перспективы перспективами, а реальность диктовала свои условия. Медленно, очень медленно, но дела, слава богу, начинали продвигаться. Сдвигаться с мертвой точки. В июне вывезенные мной с Томского железоделательного завода мастеровые только начали обустраиваться на новом месте. Выкопали как временное жилище землянки и приступили к строительству дамбы на успокоившейся, смирившейся после весеннего буйства речке Тундушке.