Книга Дитя Ковчега - Лиз Дженсен

Словно глубоководное заводное создание с внешним скелетом. Фиалка приступает к трудному заданию – облачить свое колоссальное тело в раковину из проволоки и подбитого войлоком китового уса. Сперва она водружает тяжелые черные ножны на гигантские бедра, потом эти ножны сгибает – так, чтобы они симметрично легли на кости таза. Затем нужно соединить проволочные крючки, чтобы они сцепились, будто сжатые руки. Для этого сначала Фиалка делает вдох, поднимая грудную клетку – так, чтобы талия стала как можно длиннее. Торжество причины и следствия, которые вскоре обуздает структура. Груди мисс Скрэби – каждая размером с младенца – ходят и вздрагивают, порождая волны вибрации на широкой аллее ее живота, и – вуп! – Фиалка резко сводит на талии две половинки футляра-кокона.

Но каковы альтернативы? Бамбук? – недоумевает она, раздраженная этими усилиями. Или проволока?

– Голодание, – шепчет призрачный материнский голос. – Ответ прост, Фиалка, – потреблять меньше пищи.

– Уйдите прочь, мама, – бормочет мисс Скрэби, дергая панцирь в нужное положение и затягивая шнурки.

Тремя этажами ниже маленький человечек со странной походкой и в необычных туфлях, вглядывается в номера на дверях. У него тоже мало общего с Королевой Викторией – разве что миниатюрное телосложение. Как и у главы нашей великой Британской Империи, роста в нем – пять футов два дюйма, но на этом какое-либо сходство с царствующим монархом резко заканчивается – ты согласен, мой благородный читатель? Все-таки у Королевы Виктории нет искалеченного копчика; вдобавок, она не носит ортопедических туфель и неподобающего воротничка священника и не предоставляет приют червю с характером или блохам; тем более, не обладает органами, в приличном обществе известными как мужской предмет и сопутствующее ему снаряжение (если позволите, членом и яйцами); к тому же, не испытывает крайней необходимости устанавливать свои истинные корни – поскольку семейное древо Королевы Виктории насчитывает столетия и украшено геральдическими кругами щитов гугенотов и памятными знаками Плантагенетов, мишурой Баттенбергов и розами Тюдоров. А у Тобиаса Фелпса (ибо это именно он) нет ничего, кроме уродливых ступней и кусочка замаринованной человеческой плоти, вновь законсервированной для него в Ханчберге студентом-медиком по имени Киннон.

Он щурится, читая номерки на медных дверных табличках.

Номер два.

Взгляд его глубоко посаженных глаз дик и затравлен.

Номер четыре.

У него тонкие губы и грустное морщинистое лицо.

Номер шесть.

Он что-то лихорадочно бормочет себе под нос. Если у вас острый слух – можно различить слова скороговорки о каком-то графе по имени Пото, который играл в лото, при этом его супруга была осведомлена о его привычке, однако сам он не догадывался, что жена о ней знает.

Номер восемь.

Он потуже кутается в сюртук.

Номер десять.

Вертит в руках ракушку.

Номер двенадцать.

Бормочет: «Господи, пусть я гонюсь за химерой».

Номер четырнадцать.

Жилище доктора Айвенго Скрэби.

Тобиас Фелпс поднимается по ступенькам, внезапно подпрыгивает и звонит в дверь.

Дин-дон!

Жир, развалившийся на пуховом одеяле Фиалки, поднимает морду и слабо тявкает на дверь. В последнее время он сам не свой: вегетарианская диета невероятно его изнурила.

– О, черт возьми! – бормочет Фиалка Скрэби. Она все еще борется с корсетом и размышляет о китовой кости.

Жир тявкает.

Снова звонят. Не обращая внимания на назойливый шум – В надежде, что отец вспомнит о выходном миссис Джиггере и откроет сам, – Фиалка бросает пуговицы и застежки, чтобы застегнуть на шее гагатовое колье покойной матушки. Несмотря на то что недавно его расставил ювелир, ожерелье сидит слишком плотно – словно Опиумная Императрица с того света пытается любыми способами придушить непутевую дочь. Впрочем, так оно и есть.

– Прошу вас, мама, – хрипит Фиалка, которая в последнее время все чаще ощущает призрачное присутствие Опиумной Императрицы в доме. – Не стоит так давить!

И захват колье тут же ослабевает.

– Быстрее! – командует привидение. – Открывайте проклятую дверь, дитя! От этого зависит будущее!

– Вы что-то сказали, мама?

Снова звонят – на сей раз неистово. Рассерженная, Фиалка Скрэби шаркает к окну – белые хлопковые панталоны развеваются вокруг покрытых складками жира бедер – и смотрит вниз на улицу, где на талый снег льется сернистое желтое сияние газового фонаря. На верхней ступеньке, прямо под Фиалкой, прыгает маленькая фигурка в широких брюках. Таксидермисты, как шахматы, привлекают людей странной породы, думает мисс Скрэби. Не художников, не ученых, не рыбу, не птицу и даже не утконосов. Часто, замечала Фиалка, у всех них присутствует некое уродство, моральное или физическое, которое, как им кажется, можно излечить, напихав опилок и соломы в выделанную кожу и попивая амонтильядо на встречах Зоологического Общества.

Быть может, незнакомец один из них?

Нет. Едва ли.

Какие круглые у него глаза, отмечает Фиалка. Какие тонкие губы! И где она видела это лицо? Странное и не совершенно неприятное ощущение (Фиалка редко переживала такое раньше, и никогда – столь остро и сильно) проникает в самые потаенные щели ее корсета.

Она знает этого человека!

Она его знает!

– У нас есть повод для празднования! – мурлычет Опиумная Императрица, наблюдая за дочерью и постигая ход тонких чувств, играющих на лице последней, как может только покойная дать. – Возможно, более не несчастный «синий чулок»? – кричит она.

– Мама? – выдыхает Фиалка. – Вы здесь? Вы что-то сказали?

– Я говорю, возможно, более не несчастный «синий чулок»! – орет призрак. Но Фиалка слышит только гул, тяжело опускается на кровать и вдруг осознает, что все еще неодета. Китовый ус потрескивает, и непонятное чувство просачивается все дальше и дальше в ее…

В ее чресла, читатель. Если говорить без обиняков.

Стоит ли ей спуститься и узнать, кто это? И почему его лицо кажется таким знакомым?

– Чуть позже, – бормочет Фиалка, прижимая руку к груди, чтобы унять колотящееся сердце. – Сперва одежда.

И она принимается перерывать гардероб в поисках своего лучшего красного платья.

С тех пор я спрашивал себя: любовь – инстинкт или нечто приобретенное? Часть самой Природы или реакция, проистекающая из нашего воспитания? Что заставляет одного человека искать подобного себе, а другого – разъезжать по миру в поисках экзотичной пары? Что двигает нами? Я не нашел ответа. И знаю только, что посмотрел вверх на нее, и наши взгляды встретились.

Что ее прикрывал один лишь корсет.