Книга Мефодий Буслаев. Лед и пламя Тартара - Дмитрий Емец

– Представления не имею.

– И больше ничего?

– Нет.

– Странная штука... Вероятно, дархи должныбыли появиться в телепорте только через цикл. Сам бы Петруччо его уже неоткрыл. Для Арея было еще рано. Но и он не открыл бы один чемодан дважды.Значит, судьбе необходимо было еще одно звено, – предположила Улита.

Меф продолжал внимательно изучать Чимоданова.Последнее время он все чаще ловил себя на том, что становится подозрительным.

– А почему ты не выбросил чемодан, когдапонял, что там нет ничего стоящего? Зачем таскал с собой? – спросил он.

Взгляд у Петруччо стал затравленным.

– Я не мог. Его нельзя выбросить. Нельзя даженадолго оставить.

– Почему?

– Не знаю. Просто чувствовал, что нельзя, ивсе. Это меня жутко тяготило. Хотел даже в воду выбросить, когда мы на катереплыли, но не решился. А то бы еще нырять пришлось, – уныло призналсяЧимоданов.

– Хорошенький подарок тебе сделали! Типадареного коня на колбасу не сдают, – сказал Меф с усмешкой.

– Петя, а нам ты почему ничего несказал? – удивилась Дафна.

У Чимоданова побелел кончик носа. Может,обиделся, что его назвали Петей вместо Петруччо?

– Боялся.

– Чего боялся?

– Этой истории с оживлением. У меня былочувство, что я сделал что-то не то.

– Доперло, наконец? – насмешливо спросилаУлита.

Арей неопределенно посмотрел на Петруччо и,видно, сделав на его счет все необходимые выводы, занялся изучением чемодана.

– Друг мой, знаешь, что такое «пробой»? –спросил он.

Чимоданов дернул головой.

– Не-а. Инструмент, что ли, какой-то?

– Пробой – это когда в спарринге тебя кто-тонастреляет по ноге или в корпус. Вроде как ты выдержал удар, но мышцы-то ужепробиты. Потом в раздевалке тебя пальчиком кто-нибудь в шутку ткнет в этоместо, а ты – хлоп! – повалился.

– К чему это вы? – не понял Чимоданов.

– Это я про человека. Каждый человек всостоянии тащить на себе определенное число неприятностей. Одну большую, двесредних, три загрузона и так далее. Но потом наступает предел. Человек загруженуже по уши. Попроси его коробок спичечный передать – он тебя убьет. Веришь?

– Верю. Но я-то тут при чем?

– А притом! В общем, Чимоданов, у тебя былинтеллектуальный пробой. Тебе сплавили чемодан-телепорт из мира мертвых, а тыего взял.

– Из мира мертвых?

– Разве это не было понятно сразу? –удивился Арей.

Как страж мрака он не то чтобы презирал такиеартефакты, но брезговал ими, как крупный хищник брезгует смердящей падалью.

– Лично для меня в этом уравнении осталось дванеизвестных. Ведьмак, который явился к Чимоданову. Кто он? С какой стати онподсунул этот чемодан? Смысл? И еще вопрос – кого оживил Петруччо? –заметил Арей задумчиво.

Улита подошла к лестнице. На этот раз ееладонь не встретила преград. Защита валькирий исчезла.

– Эссиорх, зайчик! Пойдем со мной! Девочкахочет на воздух! В подземелье у нее начинается клаустрофобия! – сказалаведьма.

Мефодий оглянулся на Дафну. Та наглаживалаДепресняка с такой целеустремленностью, словно пыталась решить школьную задачу:сколько времени нужно гладить одну кошку, чтобы выделившейся энергии хватиловскипятить литр воды. Правда, в задаче кошка не была лысой.

– А что будет с Даф? Теперь, когда стражиубрались в Тартар, к ней вернется сила? – спросил Меф.

Даф, давно собиравшаяся спросить о том жесамом, взглянула на Мефа с благодарностью. Она всегда испытывала непонятнуюробость и даже страх, когда ей самой приходилось обращаться к Арею. Слишкоммного насмешки было всегда в его голосе, слишком много холода в глазах. Длясветлого стража, выросшего в Эдеме, где все пытаются улыбаться и ободрять другдруга, привыкнуть к этому оказалось непросто.

Арей пристально уставился на Мефодия.

– Что, синьор помидор, жалко тебе ее? В миретри миллиарда женщин – не таких хорошеньких, не таких молодых, не такихдлинноногих и не только, вообрази, лишенных магии, но и никогда ее не имевших.Почему бы тебе их не пожалеть, а? Если уж жалеть, то всех? – спросил Арейс насмешкой.

– Я всех и жалею, – ответил Меф.

– Оно и видно. Этим миром правит слюняваяжалость, смешанная с такой же слюнявой злобой. И это скучно, милый мой. Скучнои пошло. Я считаю: людей надо принудительно подвергать тесту на гуманизм. Иесли гуманизма мало, пристреливать на месте. Если гуманизма много, то тожепристреливать, ибо забродивший гуманизм хуже взрывчатки. Непонятно, почемусветленькие до сих пор не поддержали эту здравую идею? А, Эссиорх?

– Вы хотели рассказать, что теперь будет сДаф. Вернется ли к ней сила? – напомнил Меф.

– Я хотел? – удивился мечник. – Тыпередергиваешь. Это ты хотел. Ну ладно!.. – Арей взглянул на Дафну, затемоглянулся на Улиту и коротко приказал:

– Улита, посмотри!

Улита, собравшаяся удрать с Эссиорхом,неохотно приблизилась к Даф и бесцеремонно пригнула к себе ее голову.

– Слютшай, деушка! Твой аур похож на пористыапельсин! Такофф аур быват у обытщны человек, а не у страшш!.. У стража долженбыть такой аур, чтобы пуф-пуф из пистолет, а пуля отскакивать от аур! Фот чтозначит хореший аур для страшш! – сообщила ведьма и, щелкнув Даф по лбу,отпустила ее.

– А зачем акцент? – спросила Даф, потираялоб.

– С акцентом проще сообщать плохие новости.Старый фокус докторов. Вместо того, чтобы пугаться, пациент или перестаетпонимать смысл слов или путается в терминологии, – пояснила ведьма.

– Так значит, все плохо?

– О, я-я! Фантистиш плехо! Яд впиталься в креви плот и делат свой убийствены трют. Если раньше мы зреть страшш, теперь переднами обытшны деушка! Если сейчас кто-то сделать тебе пуф-пуф – ты будешьотдыхай мертвы и холедны как утюкк!

– А флейта Даф сможет стать прежней? –спросил Меф с надеждой.

– Вопрос дилетанта. Флейта и такпрежняя, – сквозь зубы отвечал Арей. – Проблема в самой Даф. Она ипрежде, без разрушительного действия яда, с каждым днем все больше становиласьчеловеком. Воздействие лопухоидного мира, удаленность от Эдема, земные чувстваи другие причины делали ее такой. Это страж мрака может валяться в бытовойгрязи и не испачкаться. Со стражами света, увы, дело обстоит иначе. Теперь Дафпросто заурядная девчонка, которая была когда-то светлым стражем. Но мало ликто и когда кем был? Вспоминать о прошлом значит увязнуть в нем. Думать надо обудущем.