Книга Ликвидатор - Валерий Горшков

— Извини… Я просто забыла… Ведь для меня ты всегда был, есть и останешься…

— Ладно, ничего страшного, — перебил я и, протянув через стол руку, сжал слегка влажную ладонь Рамоны. — Я ведь могу и по-другому сказать, смысл от этого не меняется.

— Ты о чём?

— О свадьбе. Выходи за меня замуж. Мы будем жить в этом замечательном каменном замке, любить друг друга до самой смерти и нарожаем целую кучу очаровательных и послушных эстонско-русских детей. Ты будешь одеваться как кинозвезда и писать самые популярные в мире детективы. А ещё будешь гордиться своим умным, в меру упитанным и в меру богатым старичком-супругом. Что скажешь? Правда, заманчивая перспектива?

— Правда. Но ты забыл самое главное.

— Что именно?

— Хочу ли я выходить за тебя замуж.

— Что?!

— Спроси меня, — Рамона смотрела мне в глаза с удивительно серьезным выражением, от которого я даже растерялся. Господи, что у нее на уме?

— Ну если ты так хочешь… Ты выйдешь за меня замуж?

— Нет. И хочешь знать — почему? Я отвечу. Я не смогу стать хорошей женой сотрудника секретной российской спецслужбы, месяцами пропадающего неизвестно где, зарабатывающего сумасшедшие деньги за неизвестную мне работу и трижды в год меняющего имена и фамилии, Какую из них прикажешь взять мне после нашей свадьбы? Боброва, Полковникова, а может быть, Иванова? Валера, пойми, ты просишь меня о невозможном!

— Но почему, черт побери?! Что тебе мешает обвенчаться со мной в церкви, где я спокойно могу назваться своим настоящим именем? Ты будешь моей женой перед Богом, разве этого мало?

— У нас даже религии с тобой разные… — тихо произнесла Рамона и улыбнулась. — Что творится с миром, а? Несколько лет назад люди женились, даже не думая о таких вещах.

— Да уж, действительно, — моё хорошее настроение пропало так же быстро, как тепло зажжённой на Северном полюсе маленькой деревянной спички.

— Не обижайся, прошу тебя. — Рамона встала из-за стола, подошла ко мне сзади, наклонилась и нежно обняла. — Ты ведь знаешь, как сильно я люблю тебя. Но ведь я обычная женщина, и мне тоже хочется банального семейного счастья. Я просто не вынесу, если каждый день буду знать, что с тобой в любой момент может случиться что-то нехорошее. И не пытайся меня разубедить, что мне не нужно бояться. Такие деньги, как ты получаешь, и такие дома, как этот дворец, просто так не дают. Неужели ты, сильный мужчина, не можешь хотя бы раз признать, что я, твоя слабая женщина, права?!

— Могу. Ты права, солнце мое. Моя работа действительно сопряжена с некоторыми опасностями. Чуть-чуть.

— Я же говорила! А ты мне — нет, нет! Теперь-то понимаешь, почему я не могу выйти за тебя замуж?

— А при каких условиях ты согласилась бы это сделать? — осторожно спросил я.

Рамона удивленно вскинула брови. Такое выражение я видел на лице своей учительницы, когда в очередной раз обещал ей выучить домашнее задание.

— Ты ни-ког-да этого не сделаешь, — с грустью сказала она и, оторвавшись от моего плеча, снова села за стол напротив.

— И все же. Может, ты плохо меня знаешь.

— Ну ладно! — Она вытянула правую руку, а левой принялась планомерно загибать растопыренные на ней пальцы, не отрывая прокурорского взгляда от моих глаз. — Во-первых, ты должен уволиться со службы и никогда больше не надевать военную и прочую подобную ей форму. Во-вторых, ты не должен пропадать месяцами, а всегда быть рядом, вместе со мной и детьми. И, в-третьих, все это ты должен сделать не позднее чем через полгода. Я долго думала о нас с тобой и вчера пришла к однозначному решению: так больше жить невозможно. И я как раз хотела сказать тебе об этом. Очень хорошо, что ты не заставил меня начинать разговор первой. И если ты действительно хочешь быть со мной, то сделаешь, о чём я прошу. Если же нет… Как ни трудно мне будет, но я всё-таки найду в себе силы уйти от тебя и никогда, слышишь, никогда уже с тобой не буду встречаться, даже если в конце концов к тебе всё-таки придет запоздалое прозрение!

— Ладно, пусть будет по-твоему, — я пожал плечами, натыкая на вилку кусочек розового лососевого филе. — В конце концов, ты дала мне шесть месяцев. И я обещаю, что сделаю все возможное, чтобы выполнить два из выдвинутых трех условий. Я говорю о том, чтобы постоянно быть вместе с семьей уже через полгода. Но на счет увольнения из «структуры»… — Я несколько замялся. — Все гораздо сложнее, чем тебе кажется. Даже если я завтра же сообщу о своём решении уйти на «гражданку», сильно сомневаюсь, отпустят ли меня вообще, и уж тем более в течение каких-то шести месяцев. Наверно, ты просто не понимаешь, в какой серьезной организации я служу.

— Наверно, не понимаю. Но я и не хочу ничего понимать. Шесть месяцев, дорогой, а на большее у меня элементарно не хватит нервов и терпения. При всём том, что я люблю тебя ничуть не меньше, чем много лет назад. — Рамона внимательно посмотрела, как я с нескрываемым удовольствием начинаю поглощать ужин, и покачала головой: — Ты меня не слышишь…

— Ошибаешься, солнышко! — промычал я, шаря глазами по соблазнительным яствам, расставленным по столу, и выбирая, чем бы еще полакомиться. — Просто чертовски голоден.

Больше мы не касались этой темы. Ни в этот вечер, ни на протяжении всего моего отпуска. Мы купались в заливе, загорали на пустынном пляже, до которого приходилось ехать на машине, ходили по магазинам, несколько раз ездили в Ригу погулять по Старому городу, а по вечерам растягивались в подвешенном в саду гамаке и наслаждались созерцанием ночного неба, густо усеянного серебряной звёздной пылью. Я откровенно тащился от того, что богат, счастлив и почти на все сто доволен жизнью.

* * *

— Хочешь, сядем в машину и прокатимся? — Я нежно поцеловал Рамону в щеку. — Тебе обязательно нужно вдохнуть свежего морского воздуха.

Она молча кивнула и, подойдя ко мне вплотную, сильно прижалась к моему плечу.

Чёрный «Мерседес-300» со скоростью сто десять километров в час мчался по пустынному прибрежному пляжу, то и дело задевая правыми колёсами и превращая в кучу брызг накатывающиеся на песок волны. Яркие галогеновые фары разрывали далеко впереди уже опустившиеся на Рижский залив сумерки, время от времени выхватывая из темноты стремительно взлетающие в небо силуэты чаек и альбатросов. Машина быстро уносилась вдоль побережья на северо-запад, вслед опускающемуся за верхушки сосен солнечному ярко-оранжевому диску. Все четыре стекла в «мерседесе» были опущены, и в салоне пронзительно свистел ветер.

Когда мы проехали по берегу моря не менее тридцати километров, Рамона наклонилась ко мне, провела маленькой ладошкой по моей груди и, прижавшись губами к самому уху, тихо сказала:

— Останови, пожалуйста…

«Мерседес» пролетел ещё не менее двухсот метров по мокрому, утрамбованному волнами песку, оставив на нем два глубоких тормозных следа, и остановился. Двигатель продолжал тихо, почти неслышно урчать, а фары освещали совершенно пустой пляж на километр перед машиной. Юрмала уже кончилась. Кончились и вытянувшиеся вдоль побережья курортные строения. Слева от нас, там, где заканчивался песок, круто поднимался вверх обрыв с вековыми соснами, шумящими от ветра кронами, а справа глухо накатывались на берег черные, с белыми гребнями пены высокие волны. Теплый от нагретого за день солнечными лучами песка и моря воздух был наполнен ни с чем не сравнимым ароматом сосновой смолы и выброшенных на берег водорослей. Казалось, что во всем мире мы сейчас остались только вдвоем — я и Рамона. «Фольксваген» с охраной предусмотрительно остановился на расстоянии трехсот метров сзади и погасил фары. Для нас его просто не существовало.