Книга Лихорадка - Лорен Де Стефано

— Ты не знаешь и доли того, что совершил твой отец, Линден! — Я с досадой сжимаю пальцы. Линден открывает было рот, но замолкает и смотрит на мое обручальное кольцо. — В этом доме никто не может чувствовать себя в безопасности.

— Ты продолжаешь бредить! — говорит он.

— Твой отец — чудовище! — бросаю я, и Линден морщится.

Он встает и делает шаг назад.

— Я пошел за врачом, — объявляет он. — У тебя начинается истерика.

Линден направляется к двери, не сводя с меня испуганного взгляда, будто я собираюсь на него наброситься. Он никогда еще не видел меня разъяренной — разъяренной по-настоящему. Чтобы добиться его доверия, я всегда сдерживала свои чувства. Но теперь мне нечего терять, и все долгие месяцы молчания вырываются наружу отчаянной тирадой.

— Он убил Дженну! — кричу я. — Он чуть не убил меня. И ты думаешь, что Сесилия в безопасности? Он держит труп Роуз в подвале! Я его видела. Вон солгал насчет ее праха…

— Хватит! — орет Линден, и этот его взрыв настолько страшен, что я затыкаюсь. — Не смей, — рычит он, — не смей вмешивать в это Роуз! Никогда! Ты про нее ничего не знаешь. И про отца тоже. Какое право ты имеешь говорить мне такие вещи?

Его трясет, и меня тоже. У него на глазах выступают слезы. Он смотрит на меня с таким гневом и болью, что я ненавижу себя за то, что сейчас собираюсь произнести.

— Линден, он убил вашего ребенка.

Лицо Линдена мгновенно меняется, бледнеет. Он ощетинивается и замыкается. Срывающимся голосом возражает:

— Не может быть. С Боуэном все в полном порядке.

— Не Боуэна, — говорю я. — Другого твоего ребенка. Твою дочь.

Прости, Дейдре. Это была твоя тайна, и я поклялась ее хранить. Но сейчас это единственный способ спасти хоть кого-то из нас.

— Я знаю, что у Роуз был ребенок, — продолжаю я, подхваченная каким-то страшным течением, и уже не могу остановиться. Лицо Линдена меняется снова, теперь на нем изумление и боль. — Младенец умер. Твой отец унес его, сказал, что он мертворожденный. Но ребенок плакал. Он родился живым.

— Это Роуз тебе сказала? — Линден задыхается. — Она была вне себя от боли. Она не могла смириться с тем, что случилось.

— Роуз ни слова мне об этом не говорила, клянусь. Я узнала все уже после того, как ее не стало.

Линден мечется по комнате, судорожно вздыхая. Он то сжимает кулаки, то снова их разжимает.

— Линден, ну, пожалуйста! — тихо говорю я. — Я знаю, что тебе трудно довериться мне, но это правда. Твой отец опасен.

— Почему? — спрашивает он.

— Твой отец убил твою дочь из-за того, что у нее было уродство, — отвечаю я.

— Нет, я хочу сказать… почему ты все это говоришь? — Он трясет головой: я ему отвратительна. — Почему ты говоришь такие… — Он скрипит зубами и не может заставить себя смотреть на меня. Добавляет еле слышно: — …страшные вещи? Ты страшная.

Линден направляется к моей кровати. Я поднимаю руку, чтобы прикоснуться к нему, но, передумав, убираю ее.

— Каждое твое слово, — задыхаясь, произносит он, — было ложью, так ведь?

— Нет, — тихо откликаюсь я, — не всегда.

— А как насчет имени? — спрашивает он. — Тебя действительно зовут Рейн?

Я знаю, что заслужила его подозрения. И тем не менее видно, как Линден с собой сражается, борется с возникшей за год привычкой, которая заставляла его верить мне.

— Да, — отвечаю я.

— Как я могу положиться на тебя? — возражает он. — Как ты можешь ждать, что я тебе поверю? У меня нет способа узнать, что из твоих слов правда, а что — нет.

— Линден, — говорю я, — меня зовут Рейн. — А потом неспешно добавляю: — Эллери. Меня заставили выйти за тебя замуж против моей воли. Все это время я старалась освободиться, чтобы вернуться домой. Дженна хотела мне помочь, и твой отец знал об этом. Он убил ее. Он убил твою дочь и сказал тебе, что она родилась мертвой. Если Сесилия осталась с ним одна — она в опасности. Я говорю тебе правду.

Мой голос звучит спокойно и рассудительно. Линден слушает, не дыша. А потом устремляет на меня взгляд, который вдруг становится туманным и бесцветным. Лицо у него бледное, осунувшееся. А при виде его дергающихся губ — будто ему хочется зарыдать или заорать на меня — все мое тело наполняет ноющая тоска. Это действует инстинкт, сохранившийся после стольких ночей, проведенных с Линденом, когда мы горевали о наших несхожих потерях. Мне хочется его обнять. Но я не решаюсь даже пробовать.

Через несколько минут, в течение которых мой бывший муж рвет на себе волосы и тяжело дышит, он смиряется и внутренне принимает те ужасные новости, которые я на него вывалила. Поворачивается, чтобы уйти.

— Ты не боишься за Сесилию? — спрашиваю я. — Если бы на ее месте была Роуз, ты вернулся бы туда.

Стоит мне это произнести, и я тут же пугаюсь, что Линден разозлится. Однако его лицо становится бесстрастным, а голос — рассудительным.

— Я люблю Сесилию, — заявляет Линден, — Хочешь верь, хочешь — нет. Не так, как любил Роуз или тебя. Но какое это имеет значение? Я всех своих жен любил по-разному.

— Только не Дженну, — уточняю я.

— Не считай, будто знаешь про мои отношения с Дженной, — возражает он. — Тебе не все известно про нее. Про нас.

Это так. У Дженны было много тайн. Она умела уклоняться от ответов на вопросы, улыбаться, даже испытывая ненависть. Мне никогда не узнать всей правды, но я уверена, что между нею и Линденом ничего не было. Она так и не простила Линдена за то, что его выбор заставил ее жить, в то время как ее сестер убили.

— У нас с ней была договоренность, — добавляет Линден.

Его голос смягчается. Возможно, потому, что знает: моя рана от потери старшей сестры по мужу болит по-прежнему.

Я слежу за тем, чтобы голос оставался все таким же размеренным. Выпрямляю спину.

— О чем ты?

— Я видел, как умирает Роуз. В ней было столько жизни… но однажды утром ее кожа покрылась синяками, она едва могла дышать. Она вскрикивала, если я к ней прикасался.

— А какое… — у меня срывается голос, — какое отношение это имеет к Дженне?

— Дженна знала, что умрет, — говорит Линден. — Она не верила, что доживет до создания противоядия. И в глубине души я тоже в это не верил. В это невозможно было поверить, после всего, что я видел. И мы с ней договорились: пока мы будем вместе, мы не станем ничего чувствовать и ни о чем думать. Это на время избавляло нас от одиночества.

Дженна умела это лучше всего, так ведь? Избавлять от одиночества мужчину на то время, на которое он оплатил ее общество. Таких девиц тысячи. Я видела, как они вываливаются из палаток мадам; их лица расписаны наподобие мордашек фарфоровых кукол. Я видела, как приходят и уходят мужчины. Слышала, как звякают монеты, падающие в стеклянные банки. Но Дженна была лишь одна: лихая и добрая, прекрасная и лживая. Та девушка, которую знал Линден, оказалась совершенно не похожа на ту, которую знала я. Я все еще ощущаю ее отсутствие — настолько же сильно, насколько ощущала ее присутствие. И по-прежнему вижу ее фигуру в облаках, которые прожигает дневной свет.