Книга Смерть белой мыши - Сергей Васильевич Костин

Кудинов прямо голову себе откручивает: то на дорогу смотрит, то на меня. Ничего не понимает — а он любит понимать.

«При всем при этом мне было весело — я закисла в своем качестве пенсионерки. Надеюсь, что и вам не было скучно. Ваша Анна».

И постскриптум: «Если вдруг будет желание, я пару дней поживу в Хельсинки в отеле, название которого похоже на то, где мы встретились. Не ошибетесь».

Я читал, а отмечал только то, что касалось наших отношений. «Вы, как всегда, правы». А ведь она все время только со мной спорила. «Они» подчеркнуто. Это про полицейских. Я сначала подумал, что это она меня уязвить хочет: мол, полиция-то разберется с тем, что мне не по плечу. Но и «им» подчеркнуто, а дальше про меня совсем без издевки. И это «Ваша» в конце. И предложение выпить в баре через пролив. Пару дней она дала мне, чтобы добраться до этого письма — так что тупицей и неумехой она меня не считает. Не считала.

— Прощения просит? — спросил Лешка. Я же ему как другу рассказал и про свои переживания в связи с Анной.

Я покачал головой.

— Хотя…

— Данные противоречивые, — констатировал Кудинов.

Мне не хотелось ничего объяснять — все ведь обернулось совсем не так, как думалось Анне.

Еще я позвонил Ольге. Она же ждала меня на ужин, хотя его точно придется отложить на неопределенный срок. Я сказал, что мне нужно будет улететь вместе с человеком, с которым я встречался. Что, в общем-то, было правдой. Я даже не понял, была ли Ольга этим огорчена или почувствовала облегчение. Как-то странно она отреагировала. Я не успел над этим задуматься, как она сказала:

— Я тут подумала… Я, наверное, лучше скажу тебе, как есть.

— Хорошо, давай.

— Я хочу ребенка.

О как!

— Я не знаю, встречу ли я еще мужчину, который станет для меня всем. Но я не могу больше жить одна. Мне нужен кто-то, кого я буду любить.

Я молчал.

— Ты здесь? — спросила Ольга.

— Я слушаю тебя, слушаю.

— Ты понимаешь, о чем я? Конечно, понимаешь. Я не смогу бросить работу, мне придется найти няньку. Но каждый день я буду просыпаться и буду засыпать с существом, которого я люблю и которое будет меня любить.

Лешка снова внимательно посмотрел на меня. Чувствует, что какой-то серьезный разговор, и опять удивляется, как за такое короткое время у меня такой разговор мог с кем-то возникнуть.

— Я сейчас так свободно с тобой говорю, потому что знаю, что ты не появишься вечером и, может быть, я вообще никогда тебя больше не увижу. Мне такого человека как раз и хотелось найти — не могу же я попросить сделать мне ребенка своего менеджера по импорту.

Ольга тихонько засмеялась.

— Хотя в качестве племенного жеребца он на две головы выше меня, — догадался я.

— Не обижайся. Только про голову говорить не приходится, там у него пусто. А это ведь тоже важно…

— Это ты не обижайся на «жеребца».

Кудинов, и не подумавший делать вид, что ничего не слышит, развел свободной от руля рукой и со смесью удивления и восхищения прищелкнул языком. Он иногда так делает — еще и с завистью. Он-то считает, что живет рутинной жизнью, в которой уже нет места никаким эмоциям. Иногда он еще прибавляет: «Когда ты все успеваешь!» Сейчас не прибавил.

— Ты думаешь, что появишься зимой? — спросила Ольга.

Зачем мне продолжать вранье?

— Не уверен.

— Ну, в общем, будет честнее, если ты будешь все знать. Захочешь — позвонишь, не захочешь — я, по крайней мере, тебя не обманула.

— Нет, — подтвердил я. Должен же я тоже что-то сказать.

— И еще, — сказала она. — Я почему-то думаю о том, о чем мы говорили. Ну, что ты точно не стал бы жить так, как прожил, и как, наверное, живешь. Это же страшно?

— Да нет, почему страшно? — возразил я. — Это так.

Это одно из моих излюбленных выражений. Я не доверяю ценностным суждениям и эпитетам, через которые люди выражают свою субъективность. Стараюсь смотреть со стороны: «То так, а это вот так».

— Мне было бы страшно.

Я рассмеялся:

— Я себя утешаю так: жизнь я прожил несуразную, но зато умру, как задумал.

— Это как?

— Не жалуясь, не жалея себя, без пафоса — просто отчалю. Если, конечно, мне будет дана высшая милость умереть в сознании.

Я совсем не собирался воспарять на такие высоты. Просто как важные вещи вдруг формулируются в мозгу при воздействии противоположного магнитного поля, так и эти слова вдруг возникли, и я не стал задерживать их в себе.

— Это ты со Спинозой говорил? — спросил Лешка, когда через пару минут я закончил разговор.

— Нет, встретиться со Спинозой, надеюсь, мне предстоит чуть позднее.

На этом с философией было покончено. С Кудиновым у нас, как правило, две исходные координаты — здесь и сейчас, hie et nunc. Сначала мы подумывали из Вызу ехать в Нарву, пересечь эстонско-российскую границу, и дальше я уже сам перебирался бы в Финляндию. Однако поразмыслив — ведь четверо молодых парней, которых разыскивала полиция, уже были в ее руках или вот-вот окажутся, — мы решили, что риск будет небольшим, даже если я поеду в Хельсинки просто на пароме. Последний пусть не фешенебельный, но уж точно комфортабельный белый лайнер отходил в 23:55. У нас с Лешкой было время по традиции — и давней нашей, и той, которой придерживались пассажиры, отъезжающие в страну озер и лесов, — хорошенько посидеть. Мне нравится этот типично русский эвфемизм. Стоя пьют только алкоголики, но раз уж приземлились, чего же сидеть без дела?

Нам посчастливилось найти свободный столик в ресторане морского порта. Я первым долгом пошел в туалет, снял в кабинке ветровку и выдавил из нее над унитазом хилую струйку. Не уверен, что это поможет в такой беде: майка тоже была насквозь мокрой. Из смежного помещения до меня доносился мерный гул рукосушителя, или как там его называют по-русски. Это Кудинов тряс под ним своей достаточно длинной и потому уязвимой перед лицом непогоды шевелюрой. Поскольку одежда у нас по-прежнему липла к спине, мы принялись активно сушить ее изнутри.

Где-то между второй и третьей текилой в скайпе для меня пришло первое, не лишенное юмора сообщение Августа: «Парней в Вызу получили в неповрежденной упаковке». Что, мы переборщили со скотчем? Тем не менее мы тут же за это выпили. Во время непродолжительной пивной интерлюдии пришло второе сообщение: подрывника Юри удалось взять живым на квартире. Пришлось снова заказать текилу.

А еще время от времени я думал об Ольге. Готов бы я был вот так, из чистого гуманизма, сделать ребенка незнакомой женщине, чтобы никогда больше не увидеть ни ее, ни своего сына или дочь? И понял, что нет, не готов. У меня тоже есть потребность любить и заботиться о ком-то, и я хочу реализовывать ее не на расстоянии, а каждый день. Даже когда я делаю это на расстоянии.