Книга Орион и завоеватель - Бен Бова

– Это пугает меня. Я боюсь за тебя и за Филиппа.

– Филипп, – он словно выплюнул это имя, – он заслуживает дюжины смертей.

– Раньше ты любил его.

– Да! Но как он ответил на мою любовь! Зная, что Аттал сделал со мной, царь не стал наказывать его. Не стал! Я потребовал правосудия, но он не услышал меня.

– Царь назначил тебя начальником своей гвардии, – сказал я. – Это высокая честь.

– Тоже мне честь… Если он не наказал Аттала! После всего, что этот вонючий шакал сделал со мной, царь даже не шевельнул пальцем, чтобы покарать его, даже резкого слова не сказал.

– Царь должен предотвращать кровавые ссоры.

Но Павсаний не желал признавать разумных доводов:

– Он бросил мне кость, а Аттал, дескать, тут ни при чем. А теперь еще женился на племяннице этого сукина сына, и она родила ему наследника. Да он смеется надо мной!.. Каждый день они с Атталом осмеивают меня, едва только встретятся друг с другом…

Грудь Павсания вздымалась, глаза горели от ярости. Руки его тряслись, я даже боялся, что он выронит факел и подожжет мою соломенную подстилку. Нетрудно было понять: он говорит словами Олимпиады. Она вливала в его уши яд куда более смертоносный, чем тот, который таили в своих зубах ее змеи.

Павсаний постепенно успокоился.

– Но пусть это не волнует тебя, Орион. Тому, кто не рожден македонцем, следует радоваться, что он не из наших. Ты человек честный и верный царю, поэтому я и держу тебя под замком. А потом ты будешь свободен – ступай куда хочешь.

– Не убивай его, – попросил я. – Не позволяй Олимпиаде погубить тебя.

Горькая улыбка вернулась на его лицо.

– Филипп уже погубил меня, Орион, давным-давно. Теперь мне нечего терять.

Даже ослабевший после долгого заключения, я не сомневался, что одолею Павсания. Но прикажет ли он оставшемуся снаружи старику открыть дверь моей камеры? Быть может, я сумею потом справиться со стражей, занимавшей комнату в конце коридора. Но удастся ли мне добраться до царя и предупредить его?

Слишком многое зависит от удачи. Разве смогу я защитить Филиппа, если дворцовая стража зарубит меня, прежде чем он меня выслушает?

Павсаний приказал тюремщику открыть дверь. Я хотел было попробовать вырваться на свободу, но услышал в коридоре топот множества ног. Должно быть, старик, не желая рисковать, вызвал стражников.

Я попытался определить время с помощью крыс. Они вели в основном ночной образ жизни, хотя я и не представлял, как умеют они различать ночь и день в лишенном окон подвале. Но, следя их глазами за комнатой стражи, я видел, когда наступала ночь: воины укладывались спать на жесткие ложа. В караулке всегда находилось человек шесть, впрочем, у них и днем почти не было дел.

Я не знал, когда именно произойдет царская свадьба, однако ждать оставалось недолго. Прислушиваясь к разговорам, я выяснил, что свадьба состоится не в Пелле, а в Эги, древней столице. Через день-другой Филипп намеревался отправиться туда.

Я нуждался в информации и помощи и потому решил попробовать управлять действиями моих крыс. Не просто пользоваться их органами чувств как продолжением своих собственных, но активно управлять ими, заставлять выполнять мои поручения. Я должен был найти Гаркана. В Пелле я мог доверять лишь ему и Бату. Я послал своих крыс по дворцу и казармам. Это было опасно: крысы из других стай нападали на чужаков, оказавшихся на их территории. Но я продолжал рассылать разведчиков вдоль сети туннелей и подземелий, пронизывавших весь дворец, и наконец отыскал Гаркана и Бату, по-прежнему державшихся вместе.

Теперь я знал, где они, оставалось только добраться до них, то есть в первую очередь выйти из камеры, причем сделать это необходимо украдкой, не подняв во дворце шума. Итак, мне следовало поднять железный засов, закрывавший дверь моей камеры. Но как?

Я понимал, что мог бы вырваться из этого времени и пространства и перенестись через континуум в мир творцов, но тогда я, вне сомнения, возвратился бы в ту же точку пространства-времени, которую оставил, то есть в свою камеру. Горькая ирония судьбы: я способен путешествовать через бесчисленные века и преодолевать расстояния, разделяющие звезды, но это умение оказалось теперь бесполезным. Мне нужно просто выйти за пределы камеры, не прибегая к полузабытым мною знаниям. Приходилось полагаться на собственные руки и разум.

Кинжал так и остался у меня на бедре, он словно бы прирос к моему телу. Но что такое один кинжал против оружия всей дворцовой стражи? Однако я все же нашел ему применение.

Словно стамеской я принялся ковырять острием кинжала деревянную дверь там, где находился засов. Прочное старое дерево не поддавалось, оставалось гадать, как долго мой клинок останется острым. Я трудился всю ночь, отковыривая острием кинжала мелкие щепки. И время от времени с помощью крыс проверял, чем заняты стражники. Они храпели, даже старик тюремщик заснул, уронив голову на стол после того, как опустошил вечерний кувшинчик вина.

После многих часов упорного труда клинок мой прикоснулся к железу засова. Скрежет заставил меня вздрогнуть. Мне показалось, что такой шум должен был непременно разбудить спавших стражников. Но боялся я напрасно: тюремщики невозмутимо храпели. Наконец осталось лишь вставить кинжал в прорезь и поддеть им засов, не переломив клинка. Руки мои вспотели от усилий. Четыре или пять раз лезвие опасно гнулось под моей рукой, и я опускал его. Засов оставался на месте. Помедлив мгновение, я попытался найти другой способ, чтобы открыть упрямую дверь. Попробовал, уперев в засов острие, сдвинуть его в сторону. Но, не находя опоры, лезвие лишь царапало скользкое железо. Я вновь принялся ковырять дерево, чтобы расширить отверстие, наконец в дыру пролез мой указательный палец. Ощутив холодную круглую железку, я надавил пальцем и отвел засов в сторону на долю дюйма.

Я вытащил палец, слегка увлажнил его языком и попробовал снова. Засов чуть подвинулся. Медленно, очень медленно отодвигал я его, пока наконец дверь не подалась под моим весом. Облегченно вздохнув, я начал открывать ее. Петли заскрипели, и я застыл на месте. Но никто из стражей, спавших в конце коридора, даже не пошевелился. Я немного приоткрыл дверь и проскользнул наружу. Потом закрыл ее и вновь задвинул засов. Отсюда нельзя было увидеть, что дверь повреждена. Тюремщики не заметят моего бегства, пока не обнаружат, что я так и не прикоснулся к очередной миске с похлебкой.

Я был свободен! Но не совсем.

Держа кинжал наготове, я пробрался на цыпочках мимо дремавших стражей, затем осторожно поднялся по лестнице, выходившей на первый этаж. Стараясь прятаться в тени, я миновал нескольких телохранителей царя, отнюдь не бодрствовавших в ночном карауле. А потом выскочил во двор, полагая, что безопаснее и быстрее всего пробираться по крышам.

Я не очень хорошо понимал, в какой части дворца оказался и где искать казарму в ночной темноте. Однако небо на востоке уже обретало молочный оттенок, близился рассвет, а утром меня могли заметить на крыше. Поэтому я отыскал место, где ветви густого фигового дерева нависали над крышей. Я подобрал с десяток спелых зеленых фиг, а потом устроился на твердой черепице в тени под ветвями и, впервые за много недель, спокойно уснул.