Книга Мертвая петля для штрафбата - Антон Кротков

После очередного налёта группы «Летающих крепостей» В-29 от северокорейского города оставались дымящиеся барханы из битого кирпича, чередующиеся с огромными воронками от сверхмощных фугасных бомб. Трудно было поверить, что недавно здесь стояли дома, в которых жили люди. От самих же обитателей бывших домов обычно ничего не оставалось, ибо новейшие зажигательные бомбы, которые использовали американцы, заставляли кипеть асфальт и плавиться стекло. Люди же превращались в пепел, который смешиваясь с удушливым дымом, кружил над огненным штормом, проникая даже в кабины высоко летящих самолётов…

Для Бориса и его товарищей по авиагруппе было естественным решением принять самое активное участие в борьбе с этим цивилизованным технократическим варварством. Если первое время Нефёдов не чувствовал морального права требовать от своих подчинённых рисковать собственной жизнью, ибо они всё-таки воевали не за своё отечество, то теперь он такое право получил.

К крайнему неудовольствию майора Бурды «штрафники» регулярно вылетали вместе с соседними полками на перехват вражеских тяжёлых бомбардировщиков. Вылеты эти были связаны с чрезвычайно высоким риском, ибо вооружённые большим количеством крупнокалиберных пулемётов «браунинг» и летящие в плотным строю, «В-29» создавали вокруг себя плотную завесу огня. Когда все расположенные на «летающей крепости» огневые точки начинали работать, дым шёл такой, что могло показаться, будто самолёт горит. Что и говорить, боеприпасов экипажи «бомберов» не жалели.

Более того, воздушный стрелок получал премию, если успевал за вылет расстрелять все выданные ему пулемётные ленты. Ведь это означало, что выпускающая патроны фирма получит от армии новые заказы, сохранятся или даже появятся новые рабочие места, всё будет обстоять «о'кей» с налоговыми поступлениями в казну, и, в конечном итоге, от парня с пулемётом в какой-то степени зависит процветание национальной экономики его страны. Хорошо известно, что из «великой депрессии» тридцатых годов Соединённые Штаты вышли, лишь когда началась Вторая мировая война и была развёрнута широкомасштабная программа технической помощи странам антигитлеровской коалиции…

Помимо воздушных стрелков бомбардировщиков, пилоты американских истребителей прикрытия тоже знали своё дело хорошо. Они выскакивали на тебя в тот самый момент, когда ты полностью сосредотачивался на стремительно увеличивающимся в размерах «В-29» и переставал крутить головой.

Несколько раз самому Нефёдову и его товарищам лишь чудом удавалось избежать гибели… Однажды «МиГ» Бориса угодил под плотный огонь бортовых стрелков «крепости», и пуля попала в кислородный баллон, который взорвался. Ударной волной сорвало передний капот самолёта. Он закрыл собой козырёк кабины, перекрыв лётчику передний обзор. Пришлось немедленно выходить из боя и тянуть домой. Но сложнее всего оказалось посадить машину, не видя полосы. Только большой опыт позволил Борису спасти машину и остаться в живых, хотя, как это полагается в таких ситуациях, руководитель полётов неоднократно предлагал ему катапультироваться…

Однако за свою нужную кровавую работу лётчики вместо наград или простого «спасибо» получали лишь нагоняи. Особист жаловался в Москву. Борису звонил чрезвычайно раздражённый Василий Сталин и в очередной раз требовал не заниматься делами, которые напрямую не связаны с выполнением главной задачи. Командующий грозил, что если «левые» вылеты продолжатся, он отзовёт «Анархиста» в Москву и разберётся с ним по полной программе. Что это означало, Борис, конечно же, понимал.

Ему приходилось обещать шефу, что такого больше не повториться. Но проходило несколько дней, и Нефёдов вновь слышал от оперативного дежурного, что на северокорейский город прёт армада гружённых под завязку «бомбовозов», а поднятые для их перехвата наши «МиГи» теснят «Сейбры» из групп «расчистки воздуха».

Маясь от невозможности находиться там, где ты сейчас нужнее всего, «Анархист» пребывал в крайне раздражённом состоянии. Даже Бифштекс своим собачьим сердцем чувствовал настроение Нефёдова и не крутился как обычно возле него.

Помотавшись по аэродрому, Борис залезал в кабину своего истребителя с бортовым номером «100», включал радиостанцию и слушал голоса завязавшегося боя. На подходе к городу на высоте десяти-двенадцати километров поблёскивали на солнце маневрирующие самолёты. С каждой минутой обстановка на ледяной высоте становилась всё более жаркой. Только законченный негодяй в такой ситуации мог делать вид, что у него есть более важные дела, чем спасать женщин и детей от бомб, которые вот-вот посыплются на них с неба.

От души обматерив заботящееся лишь о собственных интересах начальство, Борис бежал договариваться с руководителем полётов, чтобы его группе в виде исключения всё-таки разрешили сегодня поддержать сражающихся ребят, которым с каждой минутой становилось всё тяжелее удерживать несущуюся на город лавину. Однако недавно получивший нагоняй от самого Василия Сталина начальник не хотел отвечать погонами за своё решение и обычно отказывал.

«Будь что будет!» — тогда решал Борис, хватая шлемофон.

Его ребята только и ждали, когда раздражённый командир бросит им сердито на бегу: «А вам особое приглашение требуется? По самолётам!». Они взлетали прямо над полями, на которых, несмотря на войну, с восхода до заката, почти не разгибаясь, трудились местные крестьяне. Борис и его товарищи теперь знали, что они сражаются за этих работяг…

А затем всё повторялось: звонок взбешённого Сталина, угрозы и покаянные обещания виновного.

— Зачем злишь начальство? — удивлялся упрямству Нефёдова особист. — Всё равно за твоё самовольное геройство «хозяин» приказал тебе ни орденочка, ни рубля не давать. А вот голову снять за твои анархистские штучки он запросто может. У шефа характер отцовский. Смотри, когда-нибудь его терпение кончится.

Терпение у Василия Сталина действительно могло закончиться в любой момент. Особенно после истории с Кузаковым, который однажды сумел в пикировании прорваться сквозь истребительный заслон к вражеским бомбардировщикам. Да вот только скорость сближения с несущимися ему навстречу четырехмоторными «амбарами» оказалась столь огромной, что Илья не успел вовремя отвернуть. Как Кузаков потом рассказывал товарищам, крохотные «мухи» вдруг превратились в «динозавров», заполнив собой всё лобовое стекло фонаря его кабины. Он едва успел дёрнуть ручку управления вправо, чтобы не влететь в один такой «сарай». Но всё же лётчику не удалось избежать столкновения. Его «МиГ» буквально лёг «брюхом» на американца и проехался вдоль его фюзеляжа. У советского истребителя вспыхнул двигатель. «Крепость» тоже загорелась. Кузаков катапультировался и благополучно приземлился на рисовом поле. Вокруг догорали обломки сбитых самолётов, валялись катапультные кресла, белели погашенные купола.

Едва освободившись от обвязки парашюта, Илья вступил в схватку с набросившимися на него лётчиками со сбитого им бомбардировщика. Американцы тоже успели покинуть свою машину. Их было двенадцать против одного русского. Но обладающий медвежьей силой сибиряк, словно котят раскидывал облепивших его врагов. Впрочем, неизвестно, чем бы для Кузакова кончилось дело, если бы ему на помощь не подоспели северокорейские пехотинцы. Они наблюдали воздушный бой с земли и считали Кузакова русским камикадзе. «У них были такие глаза, когда они на меня смотрели, — посмеиваясь, рассказывал Кузаков, — что мне пришлось жестами объяснять, что я не сумасшедший и не смертник, и, что если бы я немного не погорячился, то и бомбардировщик срубил к едрене фене, и безлошадным не остался».