Книга Невеста из USA - Виталий Гладкий

- Она что, под молодуху шарит?

- Вовсе нет. Просто баба Нюра шустрая как веник. Она в прорубь зимой ныряет. «Моржиха» со стажем. Если судить по ее лицу, то бабе Нюре можно дать лет шестьдесят-шестьдесят пять. Хотя она, конечно же, старше…

Бабу Нюру я нашел быстро. Вернее, она сама на меня наткнулась. Я узнал ее сразу. Баба Нюра тащила перед собой целый ворох постельного белья, и когда я нечаянно оказался на ее пути, она тут же меня обругала:

- Ходют тут, ходют… Покоя от вас нету. Чавой зенки-то вылупил? Не мечи икру, родит твоя жонка, куды денетси. Бабы народ крепкий, не то, что мужики. Хорошо хоть цветы не принес… Нельзя им этого. Передачи принимают внизу. Зачем сюды забрел? Иди, иди, милай, иди по холодочку. Врач увидит, неприятность тебе будеть.

- Баба Нюра, я пришел к вам.

- Чавой? Али я ослышалась? Мы вроде не знакомы…

- Значит, познакомимся. Меня прислала к вам Ксана. Помните такую?

- Помню. Я еще при здравой памяти. Хорошая девочка. Но уж больно доверчивая… - Баба Нюра окинула меня с головы до ног скептическим взглядом. - Зачем пришел?

- Во-первых, передать гостинец… - Я всучил бабе Нюре пакет с большой коробкой конфет - по рассказу Ксаны, старушка была сластеной; конечно же, конфеты я купил сам. - А во-вторых, мне нужно кое о чем вас расспросить.

- За гостинец благодарствуем… - Баба Нюра не выдержала и заглянула в пакет, после чего сразу подобрела. - Ходи за мной…

Мы спустились на первый этаж, а затем в полуподвальное помещение, где у нее была, как оказалось, вполне приличная каптерка. Усадив меня на хлипкий стул - я решил не очень на него полагаться, и больше держался на согнутых и напружиненных ногах, нежели сидел - она присела напротив, надела круглые очки в роговой оправе и спросила:

- Ну, и чавой тебе надыть? Говори, соколик.

- Я знаю, что в роддоме вы работаете давно…

Заметив, что баба Нюра при этих словах нахмурилась, я быстро продолжил:

- По крайней мере, с конца семидесятых…

Лицо бабы Нюры, сухое, смуглое, но не настолько морщинистое, как можно было ждать, прояснилось. Я мысленно ухмыльнулся - потрафил все-таки! - и повел свою речь дальше:

- Может, вы помните, в начале восьмидесятых здесь рожала американка. Вы не должны бы, по идее, этот случай забыть. В те времена такая ситуация была событием из ряда вон выходящим.

Баба Нюра немного подумала, пожевала губами, затем скривилась, будто я сказал ей что-то неприличное, и ответила:

- Нет, ентого не помню. Не рожала она.

- То есть… как не рожала!?

- Мериканцы рожають у себе. Чавой им здеси делать? Нетути, не было такого случая. Точно говорю.

- Вы что-то путаете…

- Это ты путаник, мил человек. Брюхатых мериканок к нам не привозили, а ходить они здеси ходили. Помню одну. В аккурат, тады, када ты говоришь.

Я остолбенело уставился на старушку. Судя по ее ясным глазам и разговору, она была при нормальной памяти и вполне адекватной.

Мне была хорошо известна способность стариков забывать день вчерашний, но что касается далекого прошлого, тут они могли вспомнить все, до деталей. Значит, баба Нюра не ошибается. Тогда как?…

И тут меня осенило.

- Скажите, а в те времена происходило усыновление брошенных в роддоме детей иностранцами?

- Знамо, так. Было, - нехотя ответила баба Нюра; похоже, эта тема была ей неприятной. - Но очень редко!

- Понятно. Тогда еще только начинали торговать детьми. Не исключено, что американка получила в вашем роддоме и младенца, и соответствующие документы. Чтобы не связываться с официальными органами, она якобы родила. Я прав?

- Чтой ты к мине пристаешь с разными глупостями!? Я человек маленький. Мое дело пеленки-распашонки.

- Кто спорит… Всего вы знать и впрямь не можете. Такие дела обычно происходят втайне. Тогда скажите мне еще одно: как было насчет детской смертности в восьмидесятые? Я имею ввиду тот период, когда роддом посещала эта американка.

Баба Нюра закаменела лицом. Она долго молчала, затем глухо ответила:

- Мруть… И сейчас, и тогда было. Жалко мамаш…

- Значит, и тогда тоже… - Я в задумчивости прикусил нижнюю губу.

Мысль, которая фантомом вертелась в моей голове уже полчаса, вдруг начала обретать зримые очертания. Чувствуя, как от волнения меня прошиб пот, я спросил:

- Скажите, а в роддоме архив существует?

- А как же без него?

- Где он находится?

- Здеси. Рядом. Но он под замком.

- Баба Нюра, мне надо на него взглянуть. Ну очень надо!

- Низзя. Главврач должон разрешить. Без него - никуда.

- А мы потихоньку. Не думаю, что ваш полуподвал - проходной двор. Подозреваю, что, кроме вас, сюда никто нос не сует.

- Милок, ты мине не уговаривай. Я ж не девка. Низзя, значит, низзя.

- Если нельзя, но очень хочется, то можно… - С этими словами я достал из кармана портмоне, отсчитал на глазах бабы Нюры несколько крупных купюр и положил их перед нею на стол; думаю, сумма от моих щедрот была равно ее заработку за два месяца. - Это вам. Прибавка к пенсии. Я взгляну лишь одним глазам. Поверьте, не в корыстных целях. Нужно помочь одному очень хорошему человеку.

Увы, взятка вечна, как все остальные человеческие пороки. Даже праведникам трудно удержаться от соблазна, а что уж там говорить о простом рабочем человеке, который не часто держал в руках денег больше, чем предписывается пресловутым МРОТом - минимальным размером оплаты труда.

Баба Нюра, как завороженная, молча взяла деньги, спрятала их в карман фартука, покопалась в ящике письменного стола, нашла там связку ключей и сказала:

- Пойдем ить…

И спустя несколько минут я уже рылся в пыльных архивных папках. Баба Нюра закрыла меня на замок. Я должен был постучать, когда закончу свои изыскания. В принципе, я мог этого и не делать - дверь архива была изготовлена едва не из картона. Я мог вышибить ее одним пинком.

Все верно - какую ценность может представлять для воров эта макулатура? Но это как посмотреть. Для меня сейчас архивные папки были дороже любых земных благ. Я весь дрожал от лихорадочного возбуждения.

Неужели я близок к разгадке нашего дела!?

А еще мне очень хотелось утереть нос этим двум умникам - Плату и Маркузику. Чай, мы тоже не из пробирки…

Глава 22

Мы ехали в Свободный Хутор. Моя версия получила в архиве роддома весомое подтверждение. Конечно, она была просто невероятной, но факты упрямо твердили, что я, скорее всего, на правильном пути.

Я решил попросить помощи у одного очень известного в Хуторе человека. Кликали сию одиозную личность по разному: кто - дядька Махно (как ни парадоксально, но это была фамилия), кто - Остап Гнатович, то есть, Игнатьевич, а некоторые не совсем прозрачные типы, имеющие постоянные проблемы с законом, называли его Довбней.