Книга Моя любимая дура - Андрей Дышев

– Это вы еще хорошо отделались. Ты хоть знаешь, какую лавину сорвал? По классификации – «Третья Южная», а альпинисты называют ее «Понос динозавра». Мне даже в голову не пришло, что ты сунешься к ней! Надо было взять левее метров на двести! Там если и есть лавины, то мелкие и покладистые… Как учитель я в полном восторге, а как твой верный друг – в легком шоке.

– Альбинос даже за сердце схватился, когда узнал, что Третья сошла! – из-за спины Альбиноса вякнула Лера. – Он сказал, что все, замороженный фарш готов!

– Мы спустились, нашли следы, капли крови, – продолжал Альбинос. – Но ты выглядишь молодцом! Взгляд чуть усталый, а так орел орлом! Ну что? Подержал быка за рога? Поймал кайф?

– Хоть бы спасибо сказал за то, что он тебя такому делу научил, – снова вставила Лера, округляя свои тонкие губки, как надувная кукла.

– Да, ты права, надо поблагодарить своего учителя, – согласился я и с короткого замаха врезал Альбиносу по губам.

Тот отшатнулся, но устоял на ногах, тряхнул головой, отчего белые космы всколыхнулись, как пушинки у одуванчика, сплюнул кровью и горько усмехнулся. Лера запричитала, стала размахивать руками, сучить ножками, будто ей поставили слишком мощную батарейку.

– Альбинос, дай ему сдачи! Урой его, Альбинос! Как он посмел поднять на тебя руку? Врежь ему своим фирменным ударом! Сделай так, чтобы ему мало не показалось! Ну, давай же! Ну!

Как она ни подзадоривала друга, Альбинос на фирменный удар поскупился. Хмыкнул с сожалением, покачал головой и потрогал подпухшую губу.

– Значит, я заслужил именно такую благодарность от своего ученика. А ты как думала? Так часто бывает… Платок есть?.. Думает ментор: вот, мол, столько лет на него потратил, всю свою душу ему отдал, а он, свинья неблагодарная, даже спасибо не сказал… И не ведает, что душа-то его пустая, и всегда думал он только о своей выгоде, о премиях, о престиже школы, о показателе успеваемости, о звании…

– Ой, опять эти заумные речи! – рассердилась Лера. – А потом он вконец оборзеет, на шею сядет и ножки свесит…

– Ирина где? – спросил я Альбиноса.

– Вот за тем бугорком есть тропа… – начала объяснять Лера.

– Недалеко, – коротко ответил Альбинос и перевел взгляд на Мураша: – Что с ним?

– Его надо в больницу, – ответил я.

– В больницу! – воскликнула Лера с возмущением. – А может, его еще на Канары отправить? В отель пять звезд?

Альбинос опустился перед Мурашом на одно колено, осторожно тронул его за подбородок и повернул голову. Нахмурился, что-то едва слышно произнес и попытался приоткрыть опухший глаз. Мураш шевельнул губами и простонал.

– В любом случае нам пока по пути, – сказал Альбинос, поднимаясь на ноги. Подойдя к Лере, он отвязал от ее спины сноуборд и кинул его на траву. Рядом положил свою доску. Связал оба с двух сторон восьмеркой. Лера курила, поднимала глазки к небу и охала. Всем своим видом она хотела сказать: какие мы нежные! без носилок никак не можем! пинками гнать надо этого симулянта!

Мы с Альбиносом переложили Мураша на импровизированные носилки. Мураша трясло, он еще больше скрючился, прижимая колени к животу. Поза «младенец в утробе» придала ему совершенно беззащитный и несчастный вид. А я вроде как уже забыл о своей косвенной причастности к этому несчастью, и жалость к Мурашу легко трансформировалась в ненависть к Альбиносу и его дурочке. Альбинос видел, что я все больше напоминаю снятый с предохранителя лавинный заряд, но ошибочно принимал мое состояние за тревогу о судьбе Ирины.

– Ты не беспокойся, – сказал он мне, кивком головы показывая, чтобы я взялся за передний край носилок. – С твоей девушкой все в порядке. Она жива и здорова. Потерпи, не делай глупостей, и мы сразу отпустим ее, как придем на место.

– «Не делай глупостей»! – передразнила Лера, которой не по душе пришлось, что рекомендация была произнесена в слишком мягкой форме. – Только попробуй сделать глупость! Сразу дырку в голове сделаю!

И, подтверждая серьезность своих намерений, Лера вынула из-под комбинезона пистолет и покачала его на ладони. Мы с Альбиносом взялись за носилки – я спереди, он сзади. Не могу сказать, что нести Мураша на связанных сноубордах мне было легче, чем на своем горбу. Или силы меня окончательно покинули, или поверхность досок была слишком скользкая, но я вынужден был часто останавливаться и опускать носилки на траву.

Ледник погрузился во мрак, и если бы не скудный свет горных вершин, похожих на угасающие факелы, идти нам впотьмах и на ощупь. Давно я не был раздавленным обстоятельствами в такой степени. Вместо того чтобы быть моим помощником, Мураш связал мне руки и при этом еще стал вытягивать из меня последние силы. В моей голове не рождалось никаких спасительных идей, и я даже не ждал их. Теперь я уповал только на то, что смогу выдержать этот мучительный переход и увижу Ирину. А для этого надо смириться и не усугублять ситуацию. Даже если дурочка станет стучать пистолетом по моему затылку.

– Мы отпустим Ирину сразу же? Не станем дожидаться утра? – спросила Лера Альбиноса.

Альбинос, кажется, думал о другом и ответил как придется, рассеянно:

– Не знаю. Наверное… Конечно…

Он хоть и был в лучшей форме, чем я, но тоже надрывался. К тому же Альбинос шел «вслепую», так как носилки не позволяли ему видеть свои ноги и тропу, и потому часто спотыкался. Тем не менее занять мое место, повернувшись ко мне спиной, он не рискнул. Видимо, разбитая губа заставляла его быть начеку и не слишком доверять мне. Напрасно!.. Наверное, напрасно… В душе у меня не сыскать бунтарских чувств. Только уныние и ожидание встречи с Ириной. Стыдно будет, если она увидит меня в таком приземленном виде. Ждет ведь рыцаря, освободителя, героя! А припрется изможденное существо с тоскливыми глазами, да еще с носилками, на которых скрючился фиолетовый кассир. Альбинос своими румяными щеками еще больше оттенит мой безрадостный вид. Надо было, конечно, метить ему кулаком не в губу, а в глаз. С фингалом под глазом Альбинос не выглядел бы столь жизнеутверждающе. Тут я, конечно, дал маху! Сплоховал. Если еще выпадет случай, непременно буду бить под глаз. Синяк под глазом противника – то же самое, что медаль на собственной груди. Чем больше там синевы, тем больше у меня гордости и почета… Господи, да о чем это я? Какая разница, в каком виде предстать перед глазами любимой женщины, какое произвести на нее впечатление! Разве в этом суть? В этом истина?.. Как там по этому поводу высказался Ницше? «Ошибочно предполагать, что истину люди ценят больше, нежели иллюзии…» Увы, ты прав, старикан!

Эти драные, будто покусанные собаками мысли немного отвлекли меня от боли в теле и ногах, от ощущения, что руки оттянулись уже до самой земли, и я не заметил, как прошло время и вокруг меня кружится знакомая местность. Вот этот травяной склон с ухабом посредине, похожим на трамплин… Вот эта черно-серая, как невостребованная пашня, широкая полоса ледника… Эта гора напротив с прилепившимся к ней скальным обломком, похожим на ползущего лягушонка… В этих местах я провел целый месяц. Здесь я с бригадой спасателей пытался найти жизнь, даже в самых ее слабых проявлениях – как космонавты, прилетевшие на Марс.