Книга Шуаны, или Бретань в 1799 году - Оноре де Бальзак

Она бросилась бежать к долине Св. Сульпиция и исчезла прежде, чем маркиз успел подняться и удержать ее; но она вернулась, спряталась во впадину скалы и из своего тайника с любопытством и сомнением наблюдала за маркизом; она увидела, что он идет куда-то наугад, машинально, как человек, сраженный несчастьем.

«Неужели это слабая душа? — сказала себе Мари, когда он скрылся из виду, когда она ощутила разлуку с ним. — Поймет ли он меня?»

Она вздрогнула и вдруг быстрым шагом одна пошла к Фужеру, словно боялась, что маркиз последует за нею в город, где его ждала смерть.

— Ну что, Франсина? Что он сказал тебе?.. — спросила она, когда верная бретонка присоединилась к ней.

— Бедный! Мари, мне стало жалко его. Вы, важные дамы, умеете ранить словами, как кинжалом.

— Каков он был, когда подошел к тебе?

— Ко мне? Да разве он заметил меня?.. Ах, Мари, он любит тебя!

— О! Любит или не любит — в двух этих словах для меня рай или ад. Между двумя этими гранями нет места, куда могла бы ступить моя нога.

Теперь, когда свершилась ужасная участь Мари, она могла всецело отдаться скорби; лицо ее, оживлявшееся до тех пор разнообразными чувствами, вдруг осунулось, и после целого дня непрестанных волнений, переходов от предчувствия счастья к отчаянию, красота ее внезапно утратила блеск и ту свежесть, источник которой — отсутствие страстей или упоение блаженством. Вскоре после ее возвращения к ней явились Юло и Корантен, горя нетерпением узнать о результатах столь безрассудного путешествия. Она встретила их веселой улыбкой.

— Ну, — сказала она Юло, заметив вопрошающее и озабоченное выражение на его лице, — лиса вновь попадет под выстрелы ваших ружей, и скоро вы одержите славную победу.

— Что же случилось? — небрежно спросил Корантен, искоса бросив на мадмуазель де Верней взгляд, каким подобные дипломаты стараются уловить чужие мысли.

— Ах, — ответила она, — Молодец увлечен мною более чем когда-либо, и я заставила его проводить меня до ворот Фужера.

— Видимо, ваша власть там и кончилась, — сказал Корантен, — у этого бывшего страх, должно быть, сильнее любви к вам.

Мадмуазель де Верней презрительно посмотрела на него.

— Не судите по себе, — ответила она.

— Почему же вы не привели его сюда? — спросил он невозмутимо.

— А что, если он действительно любит меня? — сказала она Юло, кинув ему лукавый взгляд. — Очень бы вы рассердились, если бы я спасла его и увезла из Франции?

Старый солдат подошел к ней быстрыми шагами и почти с восторгом поцеловал ей руку; но затем он пристально посмотрел на нее и с мрачным видом сказал:

— А вы забыли? Два моих друга и шестьдесят три моих солдата!..

— Ах, полковник, он не виноват в этом, — ответила она со всею наивностью страсти, — его обманула злая женщина, любовница Шарета, — она, думается мне, готова выпить кровь у синих...

— Не смейтесь над командиром, Мари, — заметил Корантен, — он еще не привык к вашим шуткам.

— Замолчите, — ответила она, — и помните, что тот день, когда вы станете мне слишком противны, будет последним днем нашего знакомства.

— Я вижу, мадмуазель, что мне надо готовиться к сражению, — спокойно сказал Юло.

— Вам оно не по силам, дорогой полковник. У них в Сен-Джемсе больше шести тысяч человек, регулярные войска, артиллерия и английские офицеры, — я сама видела. Но что могут эти люди сделать без него? Я согласна с Фуше: его голова — это всё!

— А получим мы его голову? — нетерпеливо спросил Корантен.

— Не знаю, — беспечно ответила она.

— Англичане! — гневно воскликнул Юло. — Только этого ему и не хватало, чтобы стать настоящим бандитом! Ну, погоди! Я тебе покажу англичан!.. А кажется, гражданин дипломат, ты частенько терпишь поражения от этой девушки, — сказал он Корантену, когда они отошли на несколько шагов от дома.

— Вполне естественно, гражданин командир, что ее слова совсем тебя сбили с толку, — раздумчиво ответил Корантен. — Вы, солдаты, не знаете, что существует несколько способов вести войну. Искусно пользоваться страстями мужчин и женщин как пружинами, приводя их в движение на пользу государства, поставить на свое место все колесики той огромной машины, которую называют «правительство», включив в ее механизм самые неукротимые чувства, и с наслаждением управлять рычагами, — разве это не значит творить, подобно богу, быть средоточием целого мира!

— Разреши мне предпочесть мое ремесло твоему, — сухо ответил Юло. — Делайте все, что вам угодно, с вашими «колесиками», но я не признаю другого начальства, кроме военного министра. Мне даны указания, скоро я выступлю в поход с моими удальцами, и мы ударим на врага в лоб, тогда как ты хочешь схватить его за хвост.

— Ну, к походу ты можешь готовиться, — ответил Корантен. — Как бы эта девушка ни казалась тебе непроницаемой, но, судя по тому, что мне удалось угадать, — схватка неизбежна, и вскоре я доставлю тебе удовольствие встретиться лицом к лицу с главарем этих разбойников.

— Как так? — спросил Юло и отступил на шаг, чтобы получше рассмотреть эту непонятную для него фигуру.

— Мадмуазель де Верней любит Молодца и, может быть, пользуется взаимностью, — глухим голосом сказал Корантен. — Понятно! Маркиз, красная лента через плечо, молод, остроумен и, кто его знает, пожалуй, все еще богат! Сколько соблазнов! Было бы очень глупо с ее стороны не действовать в свою пользу и не постараться выйти за него замуж, вместо того чтобы выдать его нам. Она хочет обмануть нас. Но в ее глазах я прочел какую-то растерянность. Вероятно, у влюбленных будет свидание; возможно, оно уже назначено. Ну что ж, завтра этот человек попадется мне в руки, и я-то уж его не выпущу. До сих пор он был врагом Республики, но несколько минут назад он стал моим врагом, а все, кто осмеливался встать между мною и этой девушкой, умерли на эшафоте.

Закончив свою речь, Корантен вновь погрузился в задумчивость и не заметил, какое глубокое отвращение появилось на лице честного солдата, ибо в эту минуту Юло понял сокровенную суть всей интриги и механизм пружин, употребляемых Фуше. Он решил противодействовать Корантену в том, что не могло существенно повредить успеху дела и желаниям правительства, решил дать врагу Республики возможность умереть честной смертью; с оружием в руках, а не от руки палача, поставщиком которого, по собственному своему признанию, оказалась эта ищейка тайной полиции.

— Если бы первый консул послушался меня, — сказал Юло, отвернувшись от Корантена, — он предоставил бы сражаться с аристократами таким вот лисицам — они достойны друг друга, — а солдат употреблял бы для иных дел.

От такой мысли у старого рубаки просветлело лицо, но Корантен холодно посмотрел на него, и в глазах этого мелкотравчатого Макиавелли блеснуло сардоническое выражение, говорившее о сознании своего превосходства.

«Дайте этим скотам по три локтя синего сукна, привесьте им кусок железа сбоку, — подумал Корантен, — и они вообразят, будто в политике можно убивать людей только одним способом...»