Книга Причуды богов - Елена Арсеньева

– Доктор медицины Корольков, начальникздешнего госпиталя, – отрекомендовался он. – Вижу, вам ужезначительно лучше! – Он окинул проницательным взглядом ее платье,прическу, и на его худом, совсем еще молодом, даже мальчишеском лице выразилосьнескрываемое восхищение, которое он не без труда согнал, тоже покраснев и сочтянужным спросить:

– Вы едете в Varsovie? [65]

Юлия ответила так откровенно, как могла:

– Теперь да. Я бежала оттуда вскоре послемятежа, однако в пути заболела и месяц провела у каких-то добрых людей. Узнав,что наши войска уже на подступах к Варшаве, я решила, что лучше будетвернуться: ведь именно в армии самые близкие мне люди, мой отец и…

Она хотела сказать: «и мама», но потомспохватилась, что это прозвучит глупо: вряд ли отец позволил Ангелинеиспытывать тяготы бивачной жизни. Можно даже не сомневаться в ее безопасности,но она скорее всего в России.

– И?.. – повторил вопросительно докторКорольков, не оставивший без внимания замешательство Юлии.

– И мой… жених. Вернее, муж.

Она готова была язык себе откусить, но,единожды солгавши, приходилось продолжать. Жених у «мадам»? Нет, конечно, муж.Впрочем, «мадам» могла быть вдовой и собираться вторично выйти замуж… Но этотакие дебри вранья, из которых не выбраться, если доктор не прекратит задаватьвопросы – самые, кстати сказать, обыденные. Не его вина, что Юлия сама себяпоставила в безвыходное положение!

Между тем юное лицо Королькова выразилоневольное огорчение, которое тут же и ушло. Его физиономия была очень приятной,веселой, подвижной, и, не чувствуй себя Юлия так неуверенно и глупо, онаглядела бы на этого молодого доктора с удовольствием – столь непосредственным идобродушным он оказался. У него была забавная привычка непрестанно разминать ипоглаживать суставы пальцев, как это делают музыканты перед концертом. Пальцыего и впрямь были из тех, кои называют музыкальными: длинные, сильные, чуткие.Наверное, он хороший хирург, подумала Юлия. И вообще приятный, хороший человек!Смутившись под ее пристальным взглядом, Корольков нервно переплел пальцы игромко хрустнул ими.

– Сударыня, – заговорил он, переходя нарусскую речь. – Извольте открыть ваши намерения, дабы я мог оказать вамвсю возможную помощь.

Юлия невольно улыбнулась этой по-старинномувитиеватой речи.

– Нельзя открыть то, чего нет, – солгалаона, изо всех сил стараясь глядеть в карие приветливые глаза Королькова с самымбеспомощным и в то же время лукавым выражением, которое, как она знала попрежнему опыту, без промаха бьет в сердце мужчины, принуждая его служить дамеподобно рыцарю. – Я нахожусь в полной растерянности. Случайная спутницамоя, полька, из-за оплошности которой при переправе я едва не погибла,скрылась, то ли опасаясь моего гнева, то ли не желая встречи с русскими.

Тут Юлия заметила, что Корольков весьмавнимательно вслушивается в ее речь – даже не в смысл слов, а в то, как она ихпроизносит, явно пытаясь уловить польский акцент, – и огорчилась, поняв,что этот самый доктор вовсе не так уж прост, как хочет казаться. Впрочем, и онатоже хороша птушка, так что оба квиты!

– Теперь я, конечно, хотела бы продолжить путьдо Варшавы, которая, не сомневаюсь, со дня на день будет взята…

– Боюсь, еще не так скоро, – перебилКорольков. – Бои идут тяжелые, мой персонал сбился с ног, так что ясовершенно не представляю, когда и как найду свободных людей вам длясопровождения. Да еще эта холера…

– Холера?! – переспросила с ужасом Юлия.

– Простите, не хотел пугать вас, мадам. Вармии отмечено несколько случаев. Эпидемии пока не предвидится, но, знаете,вода дурная и пища… И сразу не распознать, у кого просто колика, а у кого ужесмертельная болезнь. Зараза может распространиться, и хуже худшего, если этоначнется в лазарете, где люди и без того ослаблены.

– У вас холерные лежат в отдельномпомещении? – спросила Юлия. – За ними отдельный персонал ходит?

Искра удивления мелькнула в глазах доктора, ион вновь захрустел пальцами.

– Просто другая палата. А что до отдельного поста,так у меня просто нет столько народу. И без того на положении санитаров у менягоспода выздоравливающие.

Юлия вспомнила услышанный разговор. Так,теперь понятно: здесь и впрямь раненые ухаживают друг за другом. И ходят,конечно, туда-сюда беспрепятственно…

– Ну а халаты, по крайности, онименяют? – спросила нетерпеливо.

– Халаты? – хлопнул глазами доктор.

– Ну да! Халаты должны менять санитары, когдаидут из холерной палаты в обычную! А повязывают лица? Лица закрывают такимиповязками? – Юлия изобразила в воздухе что-то вроде собачьегонамордника. – И еще, говорят, надо курить уксусом в палатах.

– Уксус – это замечательно, – сказалдоктор Корольков серьезно. – И пол у нас засыпают негашеной известью вкоридорчике, который отделяет холерную палату от прочего коридора, и водахлорная стоит наготове для мытья рук, и халаты есть сменные,продезинфицированные, и даже бахилы матерчатые надеваем на сапоги…

Теперь настал черед Юлии хлопать глазами.

– А воду питьевую кипятите? Сырой воды нельзя…– заикнулась она.

– И воду кипятим, – покивал успокаивающемолодой доктор. – И перец в водку добавляем, и даем больным масло мятное.И… о, Господи, где ж она? – Он сунул руку в казавшийся бездонным кармансвоего серого, застиранного халата, выдернув матерчатую повязку, и спроворством фокусника нацепил ее на лицо: – Оп-ля! Вот и мы! – Голос егозвучал теперь глуше, однако лукавый смешок Юлия тотчас различила.

Да он над ней все время посмеивался! Конечно,глупость какая – объяснять доктору, как лечить больных! С чего это ее такразобрало, непонятно?

Беспомощно оглянулась, пытаясь скрытьрастерянность, и подхватила с полу комок корпии.

– Знаете, это не корпия. Не настоящая корпия.Она слишком жесткая, грубая, плохо мнется.

– Разумеется, – кивнул доктор. –Щипали грубые, негнущиеся мужские пальцы из этого вон рядна, – онпренебрежительно кивнул на грубые тряпки. – Женских-то нежных пальчиков,кои к этому делу весьма способны, где взять?

– Как где? В деревне разве нет женщин? –удивилась Юлия.

– Есть-то есть, но… Они не согласятсяпомогать. Да и недосуг мне по домам ходить, проще одного-двух свободныхсанитаров посадить щипать.

– Рвать, – ехидно уточнила Юлия и, когдадоктор обескураженно кивнул, почувствовала себя отомщенной за тот его смешок.