Книга Воин Не От Мира Сего - Николай Шмигалев

После того как на Алексее были опробованы всевозможные методы выкачивания информации, от метода «доброго и злого следаков» до «сыворотки правды», его ненадолго оставили в покое, заперев здесь же в секретном лечебно-профилактическом корпусе этого же спецучреждения, где уже куковало достаточное количество психически неуравновешенных, умалишенных, буйных товарищей, а порой и откровенных маньяков.

Алексея, как и полагается по уставу подобного «товарищества с ограниченной умственной ответственностью», обрили наголо, переодели в серую полосатую пижаму и, так как других свободных палат здесь не было, засадили в одиночку под номером 66, находившуюся в конце коридора. Правда, после нескольких неудачных попыток побега Алексея, рвавшегося «на стрелку с Чертом», поместили целиком и полностью в смирительную рубашку, а кто-то из остроумных докторов (санитары, эти гоблины в белых халатах, до такого однозначно не додумаются) дописал черным маркером третью цифру 6 на дверях «номера». Таким образом, нынешнее пристанище Круглова стало в некотором роде «Цитаделью зла» для местного контингента. Причем и психи и тем паче санитары (те еще клиенты для своего же заведения) сразу как-то, не сговариваясь, поверили в некую связь постояльца комнаты № 666 с силами Тьмы и устроили ему настоящую травлю. Но если первых «Будд», «римских пап» и «Георгиев Победоносцев», пытавшихся прокрасться к Лехиной палате для «восстановления справедливости и победы над силами зла», осаживали сами вездесущие санитары, то этих «вторых», то есть самих санитаров, остановить было некому. Они входили в гости к Алексею в любое время, когда им только вздумается, и издевались над ним, связанным по рукам и ногам, ну, по крайней мере, пытались отомстить за его лихие попытки сбежать, из-за которых некоторые из товарищей этих благородных мужей в белых халатах получили преждевременную пенсию по инвалидности. Круглов же, впавший в полукоматозное состояние, после последнего побега, когда ему хорошенько досталось электрошокером (и не единожды), практически не реагировал на внешние раздражи гели и потешавшихся над ним гоблинов-санитаров попросту игнорировал.

В целом Леха уже смирился с жестокой действительностью. Он уже не задавался вопросом, почему ему, человеку, причинившему столько добра другим, натворившему столько общественно полезных делов и наломавшему столько дров во благо человечества и остальных тварей, так в конце концов аукнулось.

Он смело посмотрел в глаза правде-матушке и сказал себе: «Да, парень, этот матч ты проиграл всухую», и, повторюсь, как его учили в стенах другого специального учреждения, искусственно ввел свой организм (а в него, в организм, входят, ни много ни мало, и центральная нервная система, и системы кровообращения и пищеварения, и иммунная система, и психика со всеми вытекающими) в своеобразный анабиоз, как говорится, «до лучших времен». Теперь он практически не переживал, что упустил когда-то там и журавля, и синицу, и нынче мог любоваться лишь уткой, выглядывавшей из-под кровати. Сжигать свои нервы, тратить жизненные силы на самобичевание и размазывание мысленных соплей по своей истерзанной душе было для такого профи непозволительной роскошью. С этой поры он, как уже было сказано выше, никуда не мчался, никуда не торопился, не спешил, не стремился и был спокоен, словно мумия. Единственное, чего опасалось его чуткое подсознание, это дряхлых, но высоколобых старикашек-докторов с их большими шприцами, электрошоковой терапией и вечными разговорами о лоботомии и трепанации. И хотя внешне он оставался спокоен и глух к их консилиумным беседам, но где-то глубоко внутри струнка-то натягивалась. Позволить кому-то ковыряться в своем мозгу ради непонятной докторской диссертации с длинным и скучным названием Леха пока был не готов.

Жаль, об этой готовности его никто не спрашивал.

Проведя очередной осмотр, а за ним соответственно и консилиум, местные светила решили-таки порыться в голове своего необычного пациента, посмотреть, как у него фунциклирует серое вещество, которое странным образом затормозило даже сердцебиение в два с половиной раза.

— Завтра вскроем черепушку, посмотрим, что да как, — сквозь «вату в ушах» напоследок расслышал Алексей дрожащий голосок одного из светил, и дверь за консилиумом захлопнулась.

У Лехи, и так находившегося в своеобразном анабиозе, внутри еще раз все похолодело.

Ему оставалась последняя ночь перед перерождением в овощ.

Одна ночь.

Глава 2

НОЧЬ ПЕРЕД ПЕРЕРОЖДЕНИЕМ

«Как-то все нехорошо вышло, — думал горькую думу Алексей, лежа спеленатым в своей кровати. — Вроде все сделал правильно. Почему в итоге оказался подопытным кроликом в этой лаборатории мозгокрутов? Почему меня просто-напросто не размазало по переходу между мирами? Почему этим высоколобым так интересно, что у меня под черепной коробкой? — подумал, в конце концов, он и о светилах. — Неужели эти умы не знают таких пустяков, как йога, то есть обычное осознанное управление функциями всех систем организма через первичную тонкую материю жизни?..»

Вопросов было много, а ответов пока мало, если не сказать правду, которая заключалась в том, что последних вообще не было.

Так тянулись томительные часы Лехиного заточения, так «развлекался» наш герой в преддверии Неизбежного, так Его Величество Время беспощадно отсчитывало себя же, неся все сущее навстречу с Неотвратимым.

Часы, висевшие над входной дверью, показывали 23:45.

За все время пребывания в этом профилактории Круглов только сейчас догадался о предназначении хронометров. Раньше он наивно предполагал, что их удел подсказывать обитателям палат время, оставшееся до приема пищи, прогулки или процедур. Хотя, как он сам же сомневался, это было излишним. Все равно, пока санитары сами не вспомнят, что надо выгулять или дать корм братьям нашим меньшим (как в высокоинтеллектуальных беседах медперсонала величались их подопечные), эти часы могли без толку куковать сколько им заблагорассудится.

Только сейчас к Лехе пришло озарение — часы в палате висели с одной единственной целью — действовать на нервы психам! В его случае, просто действовать на нервы. Он-то отдавал себе отчет, что он не психопат, не шизофреник, не идиот, не, кто там еще, дебил, имбицил, параноик… Хотя не факт, многие его соседи считали по отношению себя также, а иной раз выкидывали такие финты, что даже врачи порой не знали смеяться им, плакать или стрелять на поражение.

«Боже, какие сволочи!» — мысленно ругнулся Круглов в никуда.

Часы показывали 23:50.

За все время пребывания в этом «пионерлагере для особо одаренных» Леха именно в этот момент понял, почему свет в палате горел двадцать четыре часа в сутки. Он-то думал это оттого, что в палате нет окон, а на самом деле это было устроено для банального нервирования психов и иже с ними. Причем, если верить часам на стене, тусклая, в дневное время, лампочка начинала светить особенно ярко, когда приходило время для лечебно-оздоровительного сна или, как шутили в его некогда родимой армии, когда по сигналу «Пушечному мясу, отбой!» наступало темное время суток.