Книга Идеальная ложь - Джо Спейн

сказать одну вещь, — произношу я. — Я никогда не лишу себя жизни. Я знаю, ты за меня волнуешься. Я, мол, там, за океаном, а не здесь, где ты могла бы за мной присмотреть. Но у меня все в порядке. Честно. А даже если бы и были проблемы, я бы все равно не стала кончать с собой.

— Вот и хорошо, — кивает Таня. — Потому что, если ты покончишь с собой, я тебя, блядь, убью.

Я едва заметно улыбаюсь.

Выуживаю из кармана зазвонивший телефон.

Сперва номер кажется незнакомым, а потом до меня доходит, что к нему добавлен международный код США и код штата перед ним.

— Секундочку, — кидаю я взгляд на сестру.

Спрыгиваю со стены и отхожу на несколько шагов в поле, встаю у футбольных ворот.

— Алло, — говорю я.

— Слушай, я заезжал к тебе домой, но тебя там не оказалось.

Это Дэвид Фокс.

— Я в Дублине.

— Вот оно что.

И зачем Дэвид заезжал ко мне домой, вместо того чтобы напроситься на очередной обед в ресторане пятизвездочного отеля? Это на него так непохоже.

— Я выяснил насчет твоей девушки, Лорин Грегори, — продолжает он.

Я застываю на месте. Оглядываюсь на Таню, которая сидит и смотрит вдаль, потом отворачиваюсь.

Кто-то привязал ленточку к штанге ворот, и я нервно начинаю наматывать ее на палец. Такими же лентами перевязывали букеты, которые оставляли в парке люди, узнавшие о гибели Нив. Сперва букеты выглядели очень красивыми, но потом цветы стали вянуть, и в итоге городской совет постановил их убрать.

— Ты сейчас можешь разговаривать? — спрашивает Дэвид.

— Да, — отвечаю я. — Рассказывай, что тебе удалось узнать.

Дэвид сперва перечисляет тех, с кем он успел переговорить по поводу Лорин. Я слушаю и понимаю, что он напрасно тратит время на романы. К черту карьеру писателя. Ему нужно вернуться к журналистике и добиваться Пулитцеровской премии.

— Итак, — Дэвид переходит к делу, — из того, что я узнал, у меня сложилась вполне себе определенная картина. Лорин искала правосудия, но не смогла его добиться. Весьма возможно, это толкнуло ее на самоубийство.

Примерно этого я и ожидала. Я жду от Дэвида подробностей, но он отчего-то не торопится.

— Ты знакома с кем-нибудь из родственников девушки? — спрашивает он.

— Я тебе все расскажу при личной встрече, — отвечаю я.

На том конце линии повисает пауза.

— Ладно. Слушай, что мне удалось узнать, — наконец, говорит Дэвид. — В декабре 2016 года Лорин подала заявление об изнасиловании. По всей вероятности, над ней надругались вечером на Манхэттене. В полицию ее отвела подруга. Дело завели. А потом закрыли.

Сердце в груди так и заходится. Я цепляюсь рукой за штангу ворот, чтобы не упасть. Чувствую, как к горлу подкатывает желчь.

— Не знаю, что там конкретно случилось, но все это дурно пахнет. Мой источник не просто работает в полиции, он служит как раз в том участке, где Лорин подала заявление. Так что информация, можно так сказать, чуть ли не из первых рук. Так вот, мой человек говорит, что дело закрыли, потому что девушка сперва не пожелала сказать, кто на нее напал, а потом и вовсе забрала заявление. Якобы именно так все и произошло.

— Якобы?

Я слышу, как на том конце линии Дэвид тяжело вздыхает.

— Все обстряпали очень быстро, в один момент. Вот что смущает, Эрин. Нет, само собой, бывает, что женщина пишет заявление об изнасиловании, а потом его забирает, когда понимает, через что ей предстоит пройти. В этом-то как раз нет ничего странного. Но чтобы дело завели и закрыли в один и тот же день… Вот тут у меня ушки сразу оказываются на макушке.

Я сглатываю и закрываю глаза, чтобы не видеть кустов на противоположном конце поля. Кустов, в которых изнасиловали мою сестру.

— Как думаешь, что там на самом деле случилось? — спрашиваю я.

Тишина.

На секунду меня охватывает страх. Неужели обрыв связи?

— Похоже, на нее кто-то надавил, — наконец, говорит Дэвид.

— Твой человек может узнать еще какие-нибудь подробности?

— Честно? Да. Будет ли он это делать? Нет. Он перестал отвечать на звонки. И это тревожит.

Я жду, когда Дэвид пояснит, из-за чего испытывает тревогу. В моей голове уже сложилась версия случившегося.

— Мне раньше уже доводилось сталкиваться с подобным, — говорит он. — Нельзя исключать, что на Дорин напал мужчина с очень серьезными связями. Возможно, он был полицейским.

Боль в глазах просто сводит с ума.

Ее изнасиловал полицейский.

Вопрос: что за полицейский?

В голове отвратительной мокрицей начинает шевелиться гадкая мыслишка.

Мне вспоминается убийца моей сестры.

А если точнее, что о нем говорила жена, когда ее вызвали в суд свидетельницей.

Он такой хороший человек.

Никогда ни на кого руку не поднял.

Он не способен на такое.

Она совершенно искренне верила в то, что говорила. По крайней мере, мне так казалось.

* * *

В аэропорту имени Кеннеди меня ждет Кайл. На нем бейсбольная кепка и свитер марки «Адидас». Настоящий миллионер инкогнито.

Я не рассчитывала его увидеть в зоне ожидания и потому не успеваю совладать со своим лицом.

— Я знаю, твоя родня куда как приятней моей, — говорит он. — Но я тут подумал… Ты впервые слетала домой после того, что случилось с Дэнни… Ты столько просидела в самолете… И вот я подумал, может, тебе захочется, чтобы кто-нибудь подкинул тебя до дома?

От такой чуткости, от проявления такой заботы я едва сдерживаю слезы.

— Это… это так мило с твоей стороны, — выдавливаю из себя я.

Кайл в ответ лишь пожимает плечами.

— Да ну, ерунда какая… Бад с Карлой тоже бы забрали тебя без всяких проблем, — говорит он.

Мне показалось или он и вправду смутился?

Может, он и прав, но ни Бад, ни Карла не предложили меня встретить. Само собой, если бы я позвонила, они бы пулей примчались. Но ведь это совсем другое. Кайл приехал сам, по своей воле, зная, что мне будет приятно. Он думал обо мне, хотя я почти не вспоминала о нем.

* * *

По дороге я правдоподобно изображаю усталость, и Кайл не лезет с расспросами, а принимается развлекать: рассказывает, как во время моего отсутствия отправился на горнолыжный курорт в Аспене и едва во время спуска не сломал себе ногу, потому что гонять по склонам просто обожает, а вот сноровка его подводит.

— В такие моменты я всегда вспоминаю слова отца, — говорит Кайл. — Он вечно сетует, что я ни в чем не знаю меры. Впрочем, достаточно странно слышать это от человека, у которого сразу