Книга Обелиск на меридиане - Владимир Миронович Понизовский

темно-коричневый дворец. Оказывается, совсем обыкновенное, даже невзрачное здание из простого, потемневшего от времени и копоти кирпича. Обыкновенные окна. Разные занавески. Даже кое-где на подоконниках герань… Если бы не часовой в длиннополой шинели и буденовке, вышагивающий вдоль фасада с винтовкой на плече, ничем не отличить от обычного жилого дома…

Ольга помедлила — и отворила входную дверь.

В прихожей перед лестницей сидел за желтым канцелярским столом с инвентарной биркой молодой мужчина. Он был не в военном. Вопросительно поглядел на посетительницу.

— Меня вызывал товарищ Берзин. Я Кузьмина-Путко.

Дежурный заглянул в лежавшую перед ним объемистую тетрадь в коленкоровом переплете:

— Пожалуйста, паспорт.

Перелистал. Внимательно оглядел. Выписал пропуск:

— При уходе отметьте. Второй этаж. Налево вторая дверь.

Она начала подниматься по стершимся ступенькам. Почувствовала, как колотится сердце и тяжелеют ноги. «Что с Антоном? Только месяц, как уехал…»

Нашла нужную дверь.

Приемная. Молодая черноволосая женщина склонилась над бумагами. Подняла голову. Миловидная. А глаза жгучие.

— Вам кого?

— Здравствуйте… — Ольга протянула бумажку. — Меня пригласил товарищ Берзин.

Женщина посмотрела на пропуск. Перевела взгляд на настенные часы:

— Присаживайтесь. Подождите. Еще шесть минут.

Дверь кабинета распахнулась. Вышли, что-то оживленно договаривая на ходу, двое мужчин. Один молодой, высокий, с волнистыми светлыми волосами, с усиками, в полувоенном френче с накладными карманами, другой — коренастый бородач, богатырь. Потертая кожанка обтягивала его налитые плечи.

— Наташа, — пробасил богатырь, — будь добра, пришли мне материалы по третьему восточному.

Мужчины, хоть и совсем непохожие на Антона, напоминали мужа… Сердце все еще теснило. Но почему-то она почувствовала облегчение.

Наташа прошла в кабинет, плотно прикрыла за собой дверь. Ольга успела разглядеть, что за первой дверью, обитой черной клеенкой, есть и вторая. Образовался тамбур, через который из кабинета не проникало в приемную ни звука.

— Пожалуйста! Павел Иванович ждет вас!

Женщина внимательно и, как показалось Ольге, с завистью посмотрела на нее.

Хозяин кабинета вышел из-за стола. Улыбнулся, протянул широкую крепкую ладонь:

— Здравствуйте. Рад познакомиться. Прошу.

Пододвинул кресло. Сел не за свой стол, а за журнальный, напротив гостьи.

— Что с Антоном? — Она заглотнула воздух. — С моим мужем?

— Он вам ничего не говорил? — сам спросил Берзин.

— А что? — Она стиснула руки.

— Молодец. Нет, с ним все в порядке. Сегодня утром получил от него весточку. Он уже по пути в Шанхай. Просил передать вам привет.

«Вот он куда!.. Мне — ни слова… Слава богу, здоров. Это главное. Но почему его начальник так откровенен со мной?..»

Она с любопытством незаметно оглядела кабинет. Очень чисто. Застекленные шкафы, заполненные книгами. Стекла тоже зеркально прозрачны, не захватаны… Ухаживают здесь за Стариком… Карты на стенах. Портрет Фрунзе. Большой старинный сейф. В проеме меж окон — радиола, стопа пластинок с обтрепанными обложками. Интересно, какая музыка ему нравится, наверное, серьезная — не чарльстоны же и фокстроты… На письменном столе — большой чернильный прибор из серого мрамора, много карандашей и ручек. За пресс-папье спрятан флакон с таблетками…

Сам Берзин в гимнастерке. В петлицах — ромбы. Широкоплечий. Сильный. Совсем седой. Действительно — Старик…

Хозяин кабинета как бы дал гостье обжиться, сам с интересом смотрел на нее. Прервал молчание:

— Перед отъездом в командировку Антон Владимирович настойчиво просил, чтобы руководство управления направило и вас на работу в Китай. К нему на помощь.

— Какое счастье! — не сдержалась она.

От этой неожиданной радости даже кровь ударила ей в голову: «Дуреха!.. Вот что значило его: «Хорошо»!.. Какая дуреха!..»

— Не торопитесь. Вы знаете, какая сейчас обстановка в Китае?

— Не имеет значения.

— Имеет. Очень большое. Мы оцениваем обстановку как серьезную. Очень серьезную, — повторил он. — Опасную для нашей страны. Еще многократней опасна она для наших людей, которые должны там работать.

«Ну и что? — захотелось ответить ей. — Пусть там ад кромешный и жарят на сковородках! Зато вместе!..» Она счастливо улыбнулась.

Берзин нахмурился:

— Какие языки вы знаете?

— Свободно: немецкий, французский. Хуже — английский. Но объясниться и понять могу. Знаю украинский.

Павел Иванович перебросился с нею несколькими фразами на немецком и французском — как бы между прочим, но она поняла: удостоверяется в ее познаниях. Понимающе улыбнулась.

— Что ж… Чувствуете и угадываете ход мыслей собеседника. Это тоже хорошо. Быстро реагируете на обстановку. Тоже неплохо…

— А что плохо?

— Если вы решите посвятить себя нашей работе, вы должны в полной мере представлять себе все трудности и опасности, какие могут вас ожидать. Говорю не потому, что хочу вас запугать. А для того, чтобы приняли обдуманное решение. Тысячи профессий опасны ровно настолько, насколько опасно человеку переходить улицу. Наш род деятельности сопряжен с постоянной опасностью. И когда она реализуется, тут уж не ногу подвернешь, а можно голову потерять.

— Пугаете?

Впервые за все время разговора Берзин посмотрел на нее сердито. Но голос его не изменился:

— Не так давно в Москву вернулась Фаня Семеновна Бородина, жена главного политического советника Кантонского правительства. Читали, конечно, о захвате белокитайцами и белогвардейцами еще в прошлом феврале нашего парохода «Память Ленина»? Она была на этом пароходе. Едва удалось вырвать ее из китайских застенков. А остальные сорок восемь советских граждан — в тюрьме, в цепях.

— К чему вы это?

— Бородин был официальным представителем Советского Союза, приглашенным в Китай самим президентом Сунь Ятсеном, Фаня Семеновна также работала в официальном аппарате. И все равно они осмелились поступить с нею так. Вы, коль решите поехать туда, будете подвергаться, повторяю, постоянной опасности. Малейшая неосторожность или оплошность…

— Я достаточно опытный конспиратор. Старая подпольщица.

— «Старая» — к вам не подходит.

— Комплимент?

— Я не говорю комплиментов. И знаю, сколько вам лет, когда ваш день рождения. Но женщине столько лет, на сколько она выглядит, как справедливо говорят французы. От десятка вы можете свободно отказаться.

Она на мгновение задумалась.

— Нет… Не откажусь ни от одного своего года. Особенно теперь.

Он испытующе посмотрел на нее.

«Какие мягкие у него глаза… Обычно мягкие — черные. А у него иссиня синие… Совсем седой… Старик…» Впервые она разглядывала его, сравнивая все то, что слышала о Берлине от Антона, со своим собственным впечатлением. Совпадение было почти полным. Говорит медленно. Не потому, что подбирает слова или такая манера речи. Думает. Прежде обдумает, сформулирует свою мысль… Не категоричен в суждениях, а как бы приглашает рассуждать вместе с ним. Но проницательным женским чутьем она угадывала и другое: он не мягок, нет. Тверд. Возможно, непреклонен в решениях. Но эта жесткость сокрыта глубоко, не проявляется в его отношении к людям. Высшая степень духовной силы человека. Этим качеством обладает и Антон. Может быть, непроизвольно перенял от Берзина. Зарядился, как аккумулятор.

— За годы подполья я привыкла