Книга Когда говорит кровь - Михаил Беляев

Последние слова прозвучали чересчур громко. Шето замолчал, настороженно оглядевшись. Все сказанное здесь было предназначено лишь для Всезнающего. Но зал выглядел пустым. А каменный истукан умел хранить секреты, как и его жрецы. И лишь далекий скрип метлы, раздававшийся откуда-то из внутренних помещений, нарушал повисшую в храме тишину. Шето облизал губы и захрипел, прочищая горло.

— Эта война показала, что государство зашло в тупик, — продолжил он почти шепотом. — Что им правит лишь эгоизм, тупость и слепая жадность. И в любой момент мы вновь можем провалиться в смуту, из которой Тайлар так просто не выйдет. Идея отдать всю власть трёмстам семействам оказалась весьма дрянной. Мы думали, что власть многих станет защитой от тирании немногих, но на деле… на деле Ардиши лучше справлялись со своими обязанностями. Они и вправду пеклись о будущем государства, связывая его со своим собственным. Ну а эти думают только о себе и о своих привилегиях. Кто знает, возможно, если бы Тайлар обрел новую…

Скрип открываемых ворот оборвал недосказанную мысль, которая так долго свербела в голове Первого старейшины. Шето огляделся, словно бы впервые увидев храмовый зал. Он и вправду успел измениться, пока тот говорил с богом — лучи солнца, пробившиеся через узкие длинные окна, уже изгоняли остатки ночной тьмы, подготавливая храм к шумной и пестрой толпе просителей, что вот-вот должна была сюда нахлынуть.

Вот и все. Его время, оплаченное реликтовым свитком, подошло к концу. Тяжело поднявшись, Первый старейшина взглянул на каменного собеседника, с которым он позволил себе такую откровенность. Они вновь не успели договорить. Как и всегда.

Торопливым шагом он направился к боковому ходу, где в небольшой комнате, приготовленной для особых посетителей вроде него, дожидалась прислуга, а, главное, теплые сапоги из мягкой оленьей кожи. Воистину, некоторые обычаи уже давно стоило пересмотреть и осовременить.

Открыв дверь, на которой золотым тиснением была выведена цифра три, он сразу же рухнул на обитое мягкой тканью ложе. Двое рабов тут же принялись растирать его замерзшие ноги, а потом натянули на них столь вожделенные сапоги, заставив Первого старейшину расползтись в блаженной улыбке.

— Знаешь, о твоей новообретенной набожности вскоре начнут перешептываться в Синклите. Смотри, не ровен час — и просители и льстецы станут задаривать тебя личными оракулами, отлитыми из золота статуями богов и всякими прочими реликвиями и оберегами, — раздался до боли знакомый голос с едва уловимым джасурским выговором.

— Всяко лучше, чем коробками с ядовитыми змеям, Джаромо.

— Змею можно спрятать и в статуэтке, а оракула снабдить ножом или того хуже — заведомо ложным пророчеством.

Великий логофет отделился от дальней стены и отогнав жестом рабов, помог Шето подняться.

— Я думал, что увижу тебя уже на завтраке.

— Знаю, но наша ранняя встреча мне показалось куда более уместной. Все же такой день… Надеюсь, ты простишь мне эту бестактную навязчивость?

— Я попробую, — рассмеялся первый старейшина.

Выйдя на улицу на окраине Палатвира, где возле реки Кадны возвышался храм Радока, они сели в богато украшенную повозку, запряжённую двумя белыми волами, которую окружала дюжина охранников. Откинувшись назад и устроившись поудобнее, Шето прикрыл глаза, слушая как возница подгоняет животных. Ехать им было совсем недалеко, но вот уже много лет Первый старейшина считал пешие прогулки делом не совсем достойным его статуса. Путешествовать, пусть даже на самые короткие расстояния, он предпочитал именно так: откинувшись на мягкие подушки и держа в руке кубок с легким и сладким вином. Эта его привычка была одним из главных раздражителей для Великого логофета. Тот, привыкший каждое мгновение двигаться, от неспешного шага волов был как на иголках, постоянно вертя головой и выстукивая пальцами незатейливую мелодию на костлявых коленях.

— Быстрее они все равно не пойдут, — первый старейшина кивнул на пляшущие руки сановника.

— В этом-то я как раз не сомневаюсь. Уверен, что даже если бы я сейчас выскочил наружу и начал лупить палкой эту рогатую скотину, она бы предпочла мученичество ускорению. Признайся мне, Шето, ты ведь специально отбираешь лишь самых неспешных, медлительных и степенных животных?

— Я отбираю тех, кто делают мою жизнь удобнее и приятнее, друг мой. И в отношении людей, кстати, руководствуюсь точно таким же принципом. Вот взять хотя бы тебя. Готов поспорить, что наша с тобой встреча сделает меня чуть счастливее и довольнее.

— Уж тут истина твоя и всякие споры излишни.

Великий логофет вытащил небольшой свиток и протянул его своему патрону. Тот взял, небрежно раскрыл и пробежался глазами, делаясь удивлёнее с каждой прочитанной строчкой. К концу чтения он даже приподнялся с подушек.

— Общие цифры пока приблизительные, — продолжал тем временем Джаромо. — Еще нужно провести перепись, понять, во сколько обойдутся дороги, гарнизоны, крепости, вероятные противодействия местных, а главное — как скоро там все это появится. Но вот что касается непосредственно… военной добычи, то тут результаты уже точны. Я лично их перепроверил.

— Так много… — только и смог выдавить из себя Первый старейшина. Он был сокрушен и повержен масштабом разбегавшихся по тонкому пергаменту цифр, выведенных аккуратным почерком Великого логофета. Глядя на их стройные столбики, он просто физически чувствовал, как на этой растущей громадине, что обгоняла все его самые смелые мечты, он возносится ввысь. Вырытая войной яма не просто закрывалась. Она превращалась в солидный холмик. А он, в свою очередь, вскоре обещал превратиться в гору.

— Конечно, ведь в наши руки попала целая страна. Впрочем, у меня есть пара идей, как немного увеличить и эти прибыли, — Великий логофет склонился над свитком и принялся водить пальцем по разным столбцам и главкам. Когда речь заходила о воплощённых в цифрах монетах, он всегда делался особенно увлеченным. Вот и сейчас он даже говорил с легким придыханием. — Возьмем, к примеру, храмовые реликвии. Для нас это в лучшем случае куски золота или серебра, на которые без переплавки могут позариться лишь немногие искушенные коллекционеры дикарского искусства из числа совсем приевшихся ларгесов, но вот для варваров-харвенов они бесценны. Ведь это не что иное, как символы и реликвии их богов. И если мы устроим, ну, скажем, аукционы по выкупу таких трофеев, то вполне сможем утроить, а то и учетверить их текущую стоимость. Примерно также обстоят дела и с захваченными в плен дочерями местных знатных родов. Более того, я убежден, что варвары воспримут все это как жест доброй воли с нашей стороны. Как милость и человечность своих победителей, а в обескровленной и сломленной стране, такие вещи действуют более чем успокаивающе.

— А не сочтут ли они это проявлением нашей слабости? — встрепенулся Шето, вырванный из блаженной неги столбиков цифр обострившимся чутьем государственника.

— О, милейший Шето, совсем напротив. Мы и так уже убили или заставили бежать всех тех, кто мог или хотел сражаться. Остался лишь кроткий и более чем смиренный люд. И именно ему мы таким жестом дадим надежду. Мы дадим ему веру, что они смогут хоть частично, хоть немного, но вернуть свою привычную жизнь, ужившись и стерпевшись с нашими порядками. И этой верой мы сможем сковать их даже надежнее, чем железными цепями, ведь они сами станут своими надсмотрщиками. Скажу даже больше, когда мы создадим колонии и построим крепости, то оставшиеся невостребованными земли, особенно всякие озера и рощи, вполне можно будет и отдать на выкуп местным племенам. Наиболее услужливым и лояльным, разумеется. — Джаромо хищно заулыбался, казалось, что он готов прямо сейчас живьем переживать то, что осталось от харвенов. — Мы будем по чуть-чуть кормить дикарей мечтой о возрождении их страны и былых вольных устоев. Мечтой, что однажды, они станут достаточно покорны и услужливы, достаточно преданы и верны, чтобы мы позволили им стать малым царством и немного поиграться в самоуправление. И пока они будут ползти к этой мечте, мы будем выжимать их досуха. Будем стричь и доить их, как послушную скотину. Пока не выстрижем и не выдоим до конца.