Книга Вопрос о братстве. С комментариями и объяснениями - Николай Федоров

Должны ли вера и знание быть всегда противоположными и враждебными или же они должны объединиться, и каким образом? Разрешим ли этот вопрос в городе, переходящем к четвертому сословию, к сословию утилитаризма и секуляризма, которое наибольшее наслаждение, наименьший труд считает высшим благом, а потому и в науке отвергает, как отбросы, все, не имеющее непосредственного приложения к этой цели?! Или же вопрос этот может быть разрешен только селом, где должно воссоединиться все вытесненное городом, для того чтобы, став в прямые, непосредственные отношения к земле, т. е. к праху предков, и к небу — к силе умерщвляющей и оживляющей, — превратить слепую силу в управляемую разумом, в деле же управления слепою силою, которое есть дело воскрешения, все знание и все искусство будут служить лишь орудиями этого великого дела; и только таким путем, таким образом и могут объединиться вера и знание.

Пасха начинается с создания человека Богом чрез него же, т. е. чрез человека самого; она выражается в востании сынов (вертикальное положение) и в восстановлении (в виде памятников) умерших отцов; она выражается и в весеннем хороводе, в этом мнимом солнцеводе, на красной горке, т. е. на кладбище совершаемом, в солнцеводе, возвращающем Солнце от зимы на лето для возвращения жизни… И эта Пасха — возвращение сынами жизни отцам — есть необходимая функция, необходимое отправление сынов, утративших отцов; она не прекращается и при вынужденном удалении сынов от могил отцов, когда они уносят горсть земли с могилы отцов. Прекращается Пасха только у блудных сынов, отрясающих прах от ног, т. е. при превращении села в город, что наглядно выражается удалением праха умерших за черту поселения; в селе же, в настоящем селе, не зараженном городом, этот прах имеет всегда центральное положение. И в городе, чем выше поднимаются сыны, тем более утрачивается ими чувство к отцам, а с утратою чувства утрачивается и эта потребность так или иначе, хотя бы и мнимо, возвращать, восстановлять жизнь отцов; название Пасхи, или воскресения, хотя и остается, но под этим названием разумеется уже весеннее лишь возрождение, половая страсть, как это можно видеть из пасхальных номеров всех газет, можно видеть это и на первых страницах «Воскресения» Толстого. Пасха родилась с человеком, не оставит его никогда, не может быть и им оставлена, потому что составляет самую сущность сынов человеческих, и мы встречаем ее везде и всегда под разными формами, начиная, как было сказано, с первого востания, вертикального положения, этого первого сознательного человеческого акта, начала созидания себя человеком (Бог созидает человека чрез самого человека), и начиная с первого воссоздания сынами человеческими умерших отцов в виде памятников: это и есть первая Пасха, воскрешение.

Она выражается и в весеннем хороводе… для возвращения жизни — Федоров касается народных обрядов, практиковавшихся у восточнославянских народов в первое воскресенье после Пасхи, которое по-церковному называлось Фоминой неделей, а по-народному — Красной горкой («красная», т. е. «красивая» горка — возвышенность, с которой уже сошел снег), при этом языческая составляющая праздника была связана с культом Солнца (Даждьбога). В этот день шли на кладбище помянуть умерших: раскладывали еду на могилах, катали яйца, а после посещения кладбища водили ритуальные хороводы. Федоров переосмысляет эти обряды в духе собственного учения. Звучащее в тексте уподобление кладбища «красной горке» вызвано тем, что в русской традиции кладбища устраивали на возвышенностях.

Удалением праха умерших за черту поселения — первоначально в Московской Руси захоронения осуществлялись возле храмов, однако, начиная с середины XVII в., когда в Москве стали создаваться первые кладбища, они организовывались за чертой города, что было связано как со стремлением защитить жителей города в периоды массовых эпидемий, так и с развитием городской инфраструктуры. В 1657 г. был издан запрет на захоронение умерших на территории Московского Кремля. Н. Ф. Федоров трактует тенденцию удаления кладбищ за пределы города религиозно-этически, видя в ней симптом упадка родства.

Сыны человеческие дорожили и самым прахом отцов, возвращения жизни коему чаяли, дорожили так, что переносили его с собою при удалении от могил отцов, вынужденном необходимостью. Даже те, кои отрясли прах предков от ног своих — разумеем горожан, удаляющих останки умерших за город, — даже ученые, высшая стадия горожан, отрекшиеся от самого имени сынов, заменившие его отвлеченным, неопределенным, ничего не говорящим словом «человек», — все они в самих себе носят своих отцов-предков и всячески, различным образом их воспроизводят, хотя и не сознают, не понимают этого. Даже величайший враг воскресения — Толстой, который, чтобы отвергнуть истинное воскресение, назвал воскресением неважную нравственную, совершенно бесплодную перемену, — что он делал, создавая «Войну и мир», как не воссоздавал, воскрешал своих предков, хотя и делал это лишь мнимо, а не действительно. Не понял Пасхи и Хомяков, отожествив ее в известном своем стихотворении с братством без отечества. Исчезнув на Западе, и особенно на дальнем, Пасха сохранилась в России, и особенно в Кремле при гробах собирателей, или объединителей сынов для дела воскрешения отцов, в Кремле, т. е. в крепости, оборонявшей прах отцов и долженствующей орудия обороны обратить в орудия оживления праха, когда небратство исчезнет. Коронация, т. е. поставление стоящего в отцов место на общее дело воскрешения отцов, не имела бы смысла, если бы совершалась не в Кремле, а где-либо в ином месте; но еще большее значение получила бы коронация, если бы совершалась в день Пасхи. Манифест 12 августа 1898 года, манифест о разоружении, как его называют, имел бы полный смысл только в день Пасхи, которая заменяет день воздаяния, Суда, наказания днем всепрощения, амнистиею. Известное слово Иоанна Златоуста, произносимое обыкновенно в конце пасхальной утрени, и есть амнистия. То же выражается и христосованием, свидетельствующим, что все оскорбления и обиды забыты. Пасха на месте своего происхождения, в старом Иерусалиме и его подобии — Новом Иерусалиме, построенном патриархом Никоном, особенно ощутительна, осязательна, в них она постоянна, целогодня, и отожествление Пасхи с православием в этих местах особенно понятно, вразумительно.

Не понял Пасхи и Хомяков… без отечества — Федоров имеет в виду стихотворение Алексея Степановича Хомякова, русского философа-славянофила, публициста, поэта (1804–1860) «Кремлевская заутреня на Пасху» (впервые напечатано в журнале «Москвитянин». № 9. 1850). В стихотворении есть такие строки:

Откроем ли радушные объятья

Для страждущих, для меньшей братьи всей?

Хоть вспомним ли, что это слово — братья —

Всех слов земных дороже и святей?

Дальний Запад — Северо-американские соединенные штаты. Под «исчезновением» Пасхи на Дальнем Западе Федоров имеет в виду обмирщение этого праздника.

Коронация… в день Пасхи — в своих произведениях Федоров дает религиозно-символическое истолкование акта коронации и назначения царской власти. Царь выступает у него как «душеприказчик» всех умерших, как «стоящий в отца место» (заменяющий отца), воспитатель народа и водитель его на общее дело регуляции и воскрешения. Соответствующим образом осмысляется и обряд коронации, полнота смысла которого, по Федорову, раскрывается только при совпадении дня коронации с днем Воскресения Христова, являющего собой обетование и прообраз грядущего всеобщего воскрешения. Предложение совершить венчание на царство в Светлое воскресение опиралось на конкретный факт русской истории: коронация императора Павла I состоялась именно на Пасху.