Книга Хороший мальчик. Строптивая девочка - Алиса Евстигнеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, извини, рояль в кустах не припас, — легко пожимает плечами. — Придётся на гитаре.
— Я же сказала, что…
— …больше по клавишным, да-да, я услышал. Но ты и не сказала, что только на клавишных. Значит, струнные нам тоже не чужды.
Парень не то чтобы напирал на меня, скорее всего ему просто было скучно, так же как и мне, только если я на сегодняшний вечер выбрала тихое уединение, этому явно горело пошалить.
Покачала головой, мол, извини, не мой вариант. Уже начала вставать, когда мне в руки сунули гитару, а пальцы сами сжались на её лакированном боку.
— Вот видишь, — заметил он моё движение. — Ты же хочешь?
— Почему мне кажется, что ты пытаешься быть искусителем?
— А у меня получается? — шевеля бровями вверх-вниз, дурачится мой новый почти-знакомый.
— Я на чужих инструментах не играю, — протягиваю обратно ему гитару, хотя собственные пальцы явно против.
— Да ладно тебе, какой он тебе чужой?
Я не понимаю.
— Окей, давай пойдём другим путём. Меня Жан зовут, а это Изабель, — он опять указывает на гитару, которая всё ещё покоится у меня в руках.
Тут я не выдержала и прыснула.
— Изабель, серьёзно?
— Тсссс, говори тише, вдруг она услышит? Моя дама, знаешь ли, обидчивая. Потом успокаивай и перенастраивай её полдня.
На это мне нечего было возразить.
— Теперь она тебе не чужая, — продолжает Жан. — Ведь, ты знаешь её имя.
— Я, правда, не особо хорошо играю… так пара аккордов и песен.
Последнее я сказала зря, потому что лицо Жана восторженно вытянулось.
— Так ты ещё и поёшь.
— Неееет, — испугалась я, выдавая себя с головой.
— Да! Я знал! — указал он на меня пальцем, словно беря на прицел. — Давай, я жду.
— С чего это вдруг?
— Просто тебе хочется, я же вижу.
Надо начинать делать что-то со своим лицом, а то походу все вокруг лучше меня понимают мои желания. Но если честно, то он был прав, ужасно хотелось сыграть. И дело даже не в гитаре. Дайте мне ксилофон, гобой или тот же треугольник, я бы не удержалась и попыталась бы выжать из них те отголоски прежней магии, которые когда-то рождались под моими пальцами. Только за фортепьяно бы не села, не осмелилась. А тут гитара. Такая родная, такая знакомая, было в ней что-то ещё от прежней меня, ещё не знавшей разочарования; от наших с Севкой уютных вечеров на пропахшей табаком кухне Веры Григорьевны; от мамы с папой там тоже что-то было.
Я сильнее сжала гитарный гриф и не своим голосом спросила:
— Что играть-то?
— Что хочешь. Только давай не батарейку…
— …и не изгиб гитары жёлтой?
— Знал, что в тебе не ошибся, — ещё шире заулыбался Жан.
И я сдалась, закинув ногу на ногу и расположив выемку в гитарной деки на своём бедре. Наверное, в моём коротковатом сарафане это смотрелось не очень прилично, но вдруг стало всё равно. Я вообще отключилась от реальности, чувствуя лишь подушечки своих пальцев, застывшие в привычном жесте на струнах. Пальцы встали сами собой. Нет, мышечная память всё-таки удивительная вещь. А вот дальше я испугалась, совершенно не понимая, что собираюсь делать. Правая рука сама скользнула по струнам, высекая первые звуки, мало похожие хоть на что-то приличное.
— Ну же… — подбадривает меня сосед по пуфу.
Решаюсь. Хуже всего было то, что я не планировала петь. Но пальцы сами нашли им нужную мелодию, по окончанию проигрыша которой я поняла, что пришло время подключать и голос. С первого раза пропустила, пришлось повторить вступление, а дальше всё пошло само по себе.
Первые звуки собственного голоса пугают, получается хрипловато и от этого напряжно.
Затем становится легче, протяжно и печально. Песни Юты всегда неплохо ложились на мой голос, при условии, что не надо было брать высоких нот. Впрочем, любая техническая сторона теряет своё значение, когда Стас возвращается в гостиную. Я его не вижу, потому что не смотрю, я вообще на людей глаз не поднимаю, лишь пальцы по струнам. Но он где-то здесь, чувствую это кожей. Я даже могу точно определить траекторию на своём теле, по которой скользит его взгляд.
Начиная с пальцев, кисти, руки, его глаза прожигают меня сквозь деку, касаются ног, коленей и останавливаются на лице, словно требуя, чтобы я подняла голову.
Здесь мой голос немного дрожит, но я вытягиваю, будто клянясь.
Понятно, что песню выбрала я не случайно. Пока ещё не знаю почему, ещё не знаю для чего или как, пока что просто…
Во время проигрыша я осмеливаюсь поднять глаза на Стаса, мне даже искать его не надо. Стоит напротив, привалившись к стене и спрятав руки в карманы. Может быть, даже на том самом месте, где до этого был Жан. Это почти страшно, смотреть на него, потому что он опять растерян.
Вроде как пою, даже в голос, даже громко… А у самой такое чувство, что шепчу. Ему. Свою историю, которую он ещё не знает, но однажды я расскажу ему всё. И про Олега, и про себя, и про ошибки… про то как музыка однажды ушла от меня. И Стас поймёт. Он уже слышит меня, ещё не знает, что именно, но разве это имеет хоть какое-то значение? Песня — это моя история, моя гарантия, моё откровение.
Постепенно растерянность на его лице меняется на что-то очень тёплое, родное, и при этом, крайне серьёзное. Он улыбается, но за этим нет ничего лёгкого или весёлого. Скорее это обещание, что я с тобой, я до конца…
Когда отголосок последнего звука затихает, Стас прямой наводкой идёт ко мне, не разрывая нашего зрительного контакта. По залу раздаётся пара неуверенных хлопков, большая часть из которых принадлежит Жану.
