Книга Наследница тамплиеров - Далия Трускиновская

— Да хоть с двумя, — сказала Оксана. — У меня же все готово, шмотки прикуплены, деньги поменяны. И, главное, был знак, что все получится! А оно — вон оно как получилось!

Она показала забинтованный локоть.

— Бывает, — ответила Анюта. — А что за знак?

— Я пошла деньги менять. У них там, в Германии, евры. Ну, не могу же я вообще с пустым кошельком лететь, мало ли что в аэропорту, и вообще — вдруг Михелю восемьдесят лет, и придется брать номер в отеле? Я взяла двести евров бумажками, двадцать — мелочью…

Анюта насторожилась.

— Сгребла в пакет, дома смотреть не стала, не до него — мы девичник устроили в честь моего отъезда к Михелю. Перебрали, конечно, где сидели — там и заснули. Всю ночь такое мерещилось — словами не передать! Ух! Ну, ты понимаешь.

Анюта кивнула.

— Утром стала разбираться с пакетами, то-се, что куда. Смотрю — а та дурочка в обменнике мне не двадцать евров выдала, а целых двадцать четыре! Надо же, как она себя обманула! Ну, думаю, знак…

Слух у Анюты отключился. Включился нюх. Как же она сразу не учуяла, чем пахнут руки Оксаны?!

А Оксана рассказывала дальше — как по доброте душевной решила вернуть в обменник эти четыре лишних евро — две двухевровые монеты, как после работы поспешила туда и в подземном переходе навернулась с лестницы.

— Там ступеньки совсем раскрошились, я, дура, не заметила, ну и вот!

Дальше была целая история, как фельдшер «скорой» вытаскивал Оксану из перехода. Поскольку она дважды теряла сознание, фельдшер заподозрил внутреннее кровотечение и привез Оксану в больницу. Тревога оказалась ложной, и она теперь ждала подружек, чтобы отвезли ее домой.

— К жениху с костылем, надо же! — веселилась Оксана.

Решение было принято. Когда Оксана заковыляла в туалет, Анюта смело полезла в ее сумку. Две пожилые пациентки перемывали косточки зятьям с невестками, ничего не заметили. Анюта даже не задумалась — руки сами проскользнули к нужному месту в глубине сумки и вернулись с добычей.

Теперь уже можно было бежать!

Попытка встать на ноги была очень болезненной. Анюта даже вскрикнула. Соседки по палате, нажав на звонок, вызвали медсестру, она принесла костыли и жуткий халат. Но и на костылях было больно. Анюта, повесив через плечо сумку, кое-как вышла в коридор. Там ей на глаза попалась инвалидная коляска.

Анюта не представляла себе, как на этой коляске ехать через полгорода, как потом вскарабкаться к себе на второй этаж. Но в сумке лежала добыча — «мальчик» и «девочка». Побег был жизненно необходим.

Будь Анюта посообразительнее — догадалась бы, как выкупить у Оксаны «мальчика» с «девочкой», изобрела бы вранье, уболтала бы подругу по несчастью. Но ей проще было забрать монеты без всяких объяснений. Это были ее монеты!

Погода была отличная, и в небольшом больничном саду отдыхало немало пациентов, в том числе и инвалидов-колясочников. На Анюту не обратили ни малейшего внимания, и она, с трудом толкая металлические ободья, заставлявшие двигаться колеса, поехала по дорожке в поисках хоть какой калитки.

Ей удалось объехать больничный корпус и попасть во двор перед приемным покоем. Оставалось подождать, пока очередная «скорая» привезет пациента и для нее распахнут ворота. Анюта ухитрилась выскользнуть в переулок совершенно незаметно. И тут же встал вопрос: где этот переулок? Родившись и всю жизнь прожив в Протасове, Анюта знала город плохо. То, что не требовалось в ближайшие два-три дня, она быстро забывала. Когда Феденьке было пять месяцев, к нему прицепилась какая-то аллергия, и Анюта легла с ним в детскую больницу. Тогда она знала, как туда ехать, теперь помнила: это где-то возле Старой Пристани. А Старая Пристань где?

Переулок был ухабистый, но короткий. Выбиваясь из сил, Анюта вывела свою коляску на улицу и столкнулась с новой задачей: как ее втащить на тротуар? Следовало бы попросить прохожих, но она не умела и не любила разговаривать с чужими людьми. Оставалось одно — ехать по проезжей части.

Вскоре ей повезло — навстречу шла бабулька с ребенком. С такими бабульками Анюта не стеснялась и узнала адрес детской больницы, ей даже рассказали, где какие повороты. Оказалось — больница недалеко. И Анюта отправилась за ребенком, очень смутно представляя себе, как его заберет и доставит домой.

В сумке были деньги, вполне бы хватило на такси, но вряд ли таксист станет грузить в багажник коляску. А без коляски Анюте не справиться на территории детской больницы и в том корпусе, куда повезли Феденьку.

Может быть, она бы и доехала; может, и ребенка сумела бы забрать, хотя мамаша в больничном халате на уворованной коляске вряд ли внушила бы медсестрам доверие. Но навстречу выскочил человек с безумным взором.

Он явно не понимал, как здесь оказался. Но весь его вид показывал решимость действовать и бороться до конца. В этом человеке Анюта опознала референта Потапенко.

Он тоже узнал Анюту и побежал к ней, как-то удивительно скалясь и почти беззвучно смеясь. Встав перед коляской, он обратился к Анюте с речью, понять которую было совершенно невозможно. Однако интонации в переводе не нуждались. Референт был полон высокомерия и презрения.

Что отвечать — Анюта не знала. Когда референт обратился к ней с вопросом на неведомом языке, испугалась. Он сердито повторил вопрос. Анюта решила, что Митенька требует денег. Почему она так решила — бог весть; может, его поведение напомнило какого-то персонажа из сериала, озабоченного финансовыми проблемами. Анюта достала кошелек и протянула референту пятьсот рублей. Он с огромным недоумением уставился на бумажку, взял ее, разглядел с обеих сторон. И с ним случилось что-то вроде озарения. Анюта и слова сказать не успела, как он оказался у нее за спиной, схватил ручки коляски и погнал совсем не в сторону детской больницы. Тут Анюта поняла, что референт лишился рассудка.

Все это было похоже на дурной сон, и как вывалиться из этого сна обратно на свой диванчик, торцом к которому стояла бы Феденькина кроватка со спящим ребенком, — Анюта не знала. Она только чувствовала, что творится неладное, что навалилась беда, что спасение одно — схватиться за кошелек, в котором прижались друг к дружке «мальчик» и «девочка».

В довершение кошмара Митенька запел. Если бы Анюта хоть что-то смыслила в музыке, то, возможно, узнала бы церковное песнопение тринадцатого века, исполняемое на латыни. Но для ее слуха Митенькин вокал был чем-то сродни заунывной и мучительной зубной боли.

Коляска скакала по ухабам. Анюта вцепилась в нее, толчки отзывались болью во всем теле. Вдруг она узнала знакомую местность — это был Савельевский переулок между Речной и Октябрьской набережной, вот и сквер, где она оставляла ребенка под присмотром бабушек, вот и вывеска «Инари».

Референт остановил коляску и снова заговорил, указывая пальцем на «Инари». Если судить по жестам и интонации — он предлагал Анюте войти в салон.

— Я не могу, — сказала она. — У меня нога болит. И голова.