Книга Играй в меня - Ирина Шайлина

Сашка любил все. Много, сразу. Хватал одно, изучал отбрасывал, Хватал другое. Громко заявлял о себе. Верещал, да. Особенно сейчас, когда няни не было — выходной.

— Жалко дом, — сказала Катя.

Она все же разобралась с наследованием дачи. Малина буйно разрослась, заполнила собою почти весь двор, ягоды на удивление крупные и сладкие. Как раньше.

— Жалко, — подтвердил я. — Не будем продавать.

— А зачем нам ещё один дом?

— Сбегать сюда будем, от детей.

Сашка снова заверещал, напоминая о себе. Его держал охранник. Лицо каменное, словно так и нужно, а Сашка уже красный весь, от натуги. В данный момент он хочет на траву. Ползать, бегать, совать её в рот… Перетерпит, дома траву пожрет, на чистом стриженом газоне. Любка сидела в автокресле и задумчиво изучала одуванчик, который ей Катька сунула. На вкус уже попробовала — не понравилось. А вот жёлтый цветок занятный….

— Пошли зайдём, — попросила Катька.

Мы вошли. Ремонт предстоит грандиозный, но Катька права, продавать жалко. Это же наша молодость, такая же сладкая, как малина, что вокруг дома растёт. Я шёл по комнатам и прикидывал, что нужно сделать, чтобы восстановить дом. Поднял крышку люка, надо заглянуть в подвал, не начал ли обваливаться. Спустился по шатким деревянным ступеням, включил фонарик, единственная лампочка в подполе перегорела давно. Темно, затхло, сыростью пахнет. На полках позабытые банки с компотом, ветошь. Что-то, заботливо прикрытое мешковиной в углу. Её я отбросил и замер даже, не поверив своим глазам. Ступени скрипнули, Катька спускалась. Я говорил, чтобы не лезла сюда, мало ли, опасно может быть, дом же старый. Но разве послушает?

— Господи, — прошептала она. — Оно что, все время здесь лежало?

Я кивнул, похоже, так и было. Фонарик освещал ровные пачки полиетиленовых пакетиков, туго набитых белым порошком. Не знаю, сколько здесь, но точно не пара килограмм. Больше. Катька наклонилась, подняла один, разорвала краешек. Порошок просыпался, Катя внимания не обратила. Обманула палец в порошок и попробовала самым кончиком языка.

— Да, — подтвердила Катя. И снова повторила. — Да.

Меня покоробило, по живому резануло, что она знает, каковы наркотики на вкус. Но я напомнил к себе — ни к чему ворошить прошлое. Оно осталось там, позади, пусть и шлёт порой такие неприятные приветы.

— Та самая?

— Наверное… Кто бы мог подумать… я не знала, что Жора про мою дачу вообще знает, а он решил здесь спрятать все… А ведь если бы я знала…

— Не думай, — посоветовал я. — Что делать будем? Можно Сеньке отдать.

Катька испуганно глаза округлила, я даже рассмеялся, с трудом успокоил её, что это была шутка. И тут мы озадачились — что делать? Я предложил в реку, а Катька испугалась за рыб… Да у нас дома столько этих рыб, что в пору уху варить по четвергам, и то за год не съедим. В конце концов решили высыпать в уличный туалет.

Покосившейся кабинкой никто не пользовался лет пятнадцать поди. Мы стояли в тесном пространстве, вскрывали пакеты, высыпали, следом выбрасывали и сам пакет. Двенадцать упаковок, где-то по триста грамм каждая. Наверное это и правда миллионы. Порошок поднимался облаком, оседал на волосах, коже, одежде. Катька чихала, я хотел её прогнать, но ей нужно было удостовериться самой, что уничтожено все.

— Вот и спустила я свое прошлое в трубу, — сказала Катя с много значительным видом. А потом глупо захихикала. — Прости…. Скоро отпустит, наверное… точно не помню, забыла.

И снова засмеялась. Самое нелепое — смеяться хотелось и мне. Так солидный бизнесмен Дмитрий Чернов в возрасте тридцати шести лет впервые побывал под кайфом. Мы смеялись всю дорогу до дома. У охранника и водителя привычно отстранённые лица, а вот Сашка с Любой были в восторге. Ещё бы, и папа рядом, и мама рядом, и какие весёлые!

— Вроде все, — сказала Катька выходя из душа. — Ненавижу наркотики… я бы все в трубу спустила.

Я обнял её. Волосы ещё мокрые, такая вся родная. Закрыл глаза. Подумал вдруг — все хорошо, что хорошо кончается, пусть и деревенским старым туалетом. Вполне эпичный финал… и денег грязных не нужно, своих хватает. А главное — что все свои рядом. Катька, дети, родители, сотни рыбок… Вечером приехала мама, забрала двойняшек. Силе её фанатично любви к своим детям я поражался, но мы с Катькой не лезли.

— Раз смогла воспитать такого распрекрасного тебя, то и моих детей не испортит, — махнула рукой Катька. — Пусть, это же её единственные внуки, других не будет.

Сейчас я проводил мать, поднялся наверх. Катька лежала с закрытыми глазами, может, спала. Может думала о том, как повернулась бы жизнь, если бы она знала о том, что лежит в подполе её старой дачи… Не хочу, чтобы она об этом думала. Жизнь могла пойти сотнями различных путей, но я уверен — каждый привёл бы меня к ней.

— Уехали? — спросила она приоткрыв один глаз. И потянулась сладко-сладко, одеяло сползло и обнажило грудь, которой ей так и позволили кормить детей, из-за препаратов. Груди, которой она сначала стеснялась из-за рубцов, глупая. — Ну, иди сюда…. Грешить будем.

Эпилог третий. Сеня

- Умру скоро, — сказал Главный. — Всё спустишь.

— Ага, — кивнул я. — Вы уже пять лет умираете. И все никак.

Он рукой только махнул. Я откинулся на кресле. Скучно. Под потолком вилась муха, без какой либо системы, просто беспорядочно, туда сюда, без устали и удержу. На её пути висела липкая лента, но муха была умной, она её облетала.

Господи, какого хрена скучно так? Хоть волком вой. Можно было бы набухаться, но и бухать теперь скучно. А если напьешься тянет напроситься в гости к друзьям детства, а туда мне хода нет. Нет, я уверен впустят. Чаем напоят, как положено, наверное и супу нальют. Улыбаться будут. А там дети их… видел в парке, бегают уже. Малой, который мальчик бегает, как заводной. Падает, а потом снова бежит… А девочка на Катьку похожа, красавицей вырастет…

Если увижу, блядь, всю эту семейную идиллию в действии то точно с ума сойду. Поэтому ну её, идею с гостями. И дома хорошо. Криминально, весело местами. Было бы весело, если бы, сука, не так скучно..

Дед тяжело, с кряхтением поднялся. И правда, сдаёт. Хотя — который год уже, а все никак не помрёт, вот какая воля к жизни у человека. Захрустел бумагами, потом шлепнул передо мной папку из дешёвого зелёного пластика.

— Что это?

— Читай.

Я углубился в чтение. Даже скучно перестало быть — увлёкся. Но ненадолго, опус был коротким. Из него следовало, что жить моему деду осталось не больше трех месяцев. И печатей столько… может и не врет.

— Сочувствую, — протянул я. — Правда.

И правда, но — самую капельку. Все же сложно Главного любить, хотя по сути большую часть жизни с ним, папка, сука. Он сел обратно в свое огромное кресло, взгляд задумчиво в пространство вперил. Точно что-то задумывает.